Чтобы не ударить лицом в грязь перед командующим, гарнизон города тщательно отрабатывал строевой шаг.

Ласково пригревало мартовское солнце, ослепительно сверкал снег, кое-где капало с крыш.

Должно быть, никто так не радуется весне и теплу, как якут. Он готов целовать первую проталину, торжествуя, что долгая зима с морозами, туманами и стужами, надоедливая и тоскливая, уже позади. Идет стремительная северная весна, хмельная и буйная.

А у жителей Якутска сегодня двойная радость. Радует теплый, погожий день и приезд долгожданных гостей — Каландарашвили с отрядом.

В девять часов утра эскадрон Строда выехал встречать отряд.

На улицы высыпали горожане. Дети бежали за кавалеристами и кричали:

— Шашки наголо! Рысью! Ура-а!

На южной окраине города, где расположены посты, эскадрон остановился. Строд послал отделение во главе с Семенчиком на разведку.

В двух верстах от Багараха разведчики осадили коней. Двое бойцов осторожно приблизились к деревне. На околице они подали шлемами условный знак — «путь свободен».

— Вперед! — скомандовал Семенчик и поскакал по дороге.

Солнце пригревало. Чистый, прозрачный воздух, казалось, звенел. Ослепительно блестел снежный простор Туймады. Вдалеке синела Ытык-Хая. На самой макушке ее, упираясь острой вершиной в небо, возвышалась знаменитая Табагинская ель.[31]

В деревне безлюдно и тихо. Даже собак не видно.

Возле одной юрты пожилой якут чинил сани.

— Бандиты у вас не появлялись? — спросил у него Семенчик, остановив коня.

— Нет, бог миловал, — ответил мужик. — Нынче ночью в тайге такая пальба стояла! Патронов, видать, не жалели.

— Где?!

— С той стороны слышно было, от Табаги.

У комиссара сжалось сердце от дурного предчувствия. «Неужели наши попали в засаду?» От одной этой мысли ему стало жарко. Хотелось немедленно что-то предпринять, рассеять тревогу. Одни из бойцов уже поскакал к Строду с донесением, что в Багарахе белых нет. Нужно дождаться эскадрона.

Вскоре в Багараху прискакал эскадрон. По хмурому, встревоженному лицу Семенчика Строд сразу догадался, что не все ладно.

— Что случилось, комиссар?

Семенчик рассказал командиру все, что услышал от мужика.

Строд побелел.

— Бери, комиссар, взвод и отправляйся в Табагу, — проговорил он глухо, — выясни, что там за стрельба была…

Впереди отряда каландарашвиливцев двигалось боевое охранение из двух отделений. Не теряя его из виду, следом ехал целый эскадрон. Затем шли подводы. Колонну замыкал третий эскадрон.

Кибитка командующего вместе с подводами в середине колонны.

Каландарашвили дремал под скрип полозьев, лежа в полутемной, обитой кошмой кибитке. Очнулся он от выстрела, прозвучавшего где-то рядом, впереди. И в ответ ему тут же — залп за залпом.

«Засада!» — мелькнула страшная догадка.

Кибитка остановилась. Под замертво — упавшей лошадью затрещали оглобли. Командующий успел соскочить с саней и лечь, спрятавшись за убитую лошадь.

На дороге все смешалось. Всадники с криками и стонами вылетали из седел, кони с диким ржанием шарахались в сторону и тоже валились в снег. Каландарашвили отчетливо видел окопы на берегу, лица бандитов. До них можно было добросить гранату. Бандиты стреляли почти не целясь, азартно и беспощадно.

Командующий выхватил маузер и разрядил в их сторону всю обойму. Головы над первым окопом исчезли. «Ага, попрятались гады!» Прямо на кибитку неслась ошалевшая лошадь без седока. Каландарашвили привстал, схватил ее за повод, но тут же выпустил его и, широко раскинув руки, упал на окровавленный снег…

В Табаге Семенчик узнал, что отряд попал в засаду и почти весь погиб. Убиты Каландарашвили, Асатиани, Киселев, начальник штаба Бухвалов. Комиссар послал бойца в Багарах сообщить командиру ужасную весть.

Эскадрой влетел в Табагу и проскакал по длинной, пустынной улице. Напуганные жители прятались по домам. Они уже знали о гибели красного отряда. Конники помчались по Лене к узкому устью Кыллатара. Вскоре догнали группу красноармейцев, человек двадцать, — это все, что осталось от отряда.

Строд остановил лошадь, посмотрел на усталые, хмурые лица бойцов.

— Где Нестор Александрович? — громко спросил он, еще надеясь услышать опровержение страшного известия. — Он жив?

— Убит… — выдавил кто-то из себя со вздохом.

Конь под Стродом вздыбился.

— Где?.. — на высокой поте спросил командир эскадрона. Голос у него задрожал.

Один из бойцов показал в ту сторону, где уже остановился эскадрон.

Когда Строд подъехал, его глазам открылось страшное зрелище. Опрокинутые сани, лошадиные трупы, тела убитых… На снегу кровь, кровь… Бойцы снимали с мертвых животных сбрую, седла, запрягали в сани своих лошадей, чтобы подобрать и увезти павших товарищей.

— Откуда они стреляли? — спросил Строд. Был он белее снега.

— Вот с этого берега. Вон окопы…

Строд повернул разгоряченного коня и поскакал вдоль обрывистых берегов высотой в полторы сажени. Длинное и узкое устье Кыллатара, без единого подъема и спуска к руслу, оказалось отличной ловушкой, созданной самой природой.

Проскакав версты три, Строд обнаружил санный след. По этому следу он вывел бойцов на берег, к месту бандитской засады.

Эскадрон рысью помчался по свежему следу и вскоре наткнулся на стог, возле которого «братья» оставляли свои подводы. Следы вели к Лене и уходили дальше, через реку, в Хаптагай.

— Ну, погодите! — крикнул Строд, грозя кулаком тому берегу. — Доберемся мы до вас! — И повернул коня.

Строд попросил своего комиссара взять отделение и срочно отправиться в Якутск, чтобы доложить в губревкоме о трагедии, постигшей красноармейский отряд.

Вернулся Семенчик с товарищами в Якутск в полдень. У старинной башни толпился народ — горожане ждали отряд. Ровными рядами выстроились бойцы ЧОН, выведенные для встречи командующего — прославленного «дедушки» сибирских партизан. Стродовцам приветливо замахали — все подумали, что в город вступает отряд Каландарашвили.

— Едут? — спросили несколько голосов. — Скоро будут здесь?

Красноармейцы ничего не ответили, рысью проехали мимо, к зданию губкома партии. Встречающие пришли в недоумение.

О гибели отряда все, кто собрался у башни, узнали из уст секретаря губкома. Он вышел и глухим от скорби и боли голосом сообщил страшное известие. Толпа замерла. А потом заговорила, зашевелилась, точно трава при ветре. Кто-то снял шапку, и все обнажили головы. Какая-то женщина громко, навзрыд заплакала.

Оставив на берегу Лены заградительный отряд, «братья» разбрелись по домам греться.

Вскоре к Коробейникову прибежал испуганный связной и пролопотал, что на том берегу появились красные.

— Много? Ну?!

Ничего вразумительного связной ответить не мог.

— Смотреть в оба и никому ни-ни. А то разбегутся от страха… Понял?

Через несколько минут прибежал другой связной и с радостью сообщил, что красные ускакали от берега.

У Коробейникова вырвался вздох облегчения. Но тревога не покидала его. На ночь он удвоил заградительный отряд. Сон к нему не шел. Он слышал, как за стеной шумели «братья», делясь впечатлениями утра. Все были возбуждены, разговорчивы.

«Надо было снять с убитых винтовки, — подумал Коробейников. — С этими снимешь! Как только подал команду: „Оставить окопы“ — все побежали, как зайцы. Невозможно было остановить!»

— Захватим Якутск, потом Иркутск, — размечтался кто-то за стеной.

— А что мне там, в Иркутске, делать? — спросил чей-то ворчливый голос.

«Верно, тебе, грязная скотина, нечего там делать, — мысленно согласился с ним Коробейников. — Там не в чем копаться, нет навоза. Эх, скоты!»

— Нам бы такое оружие, как у красных! — сказал тот, кто настроился на поход до Иркутска, — А то одни берданки.