В Якутской области контрреволюция тоже подняла голову. С верховья Лены в Якутск двигался белогвардейский отряд в пятьсот штыков во главе с поручиком Гордеевым. Якутский гарнизон красных к тому времени поредел — бойцы и командиры разъехались устанавливать на местах Советскую власть. Этим воспользовался поручик Гордеев и к вечеру 6 августа захватил город. Белогвардейцы расстреляли коммунистов, которые не успели уйти, и установили свою власть. Газета «Известия СРД» была закрыта. Белые стали выпускать свою — с громким названием «Голос труда».

Семенчик по-прежнему работал в типографии: не успел уйти с красногвардейским отрядом и остался в городе. Теперь ему приходилось набирать белогвардейскую газету.

Новый шеф типографии эсер Медынский вручил Семенчику очередной текст для набора. Это было собственное сочинение шефа. Уже у наборной кассы Семенчик прочитал:

Дальше он не стал читать, разорвал листок со стихотворением на мелкие кусочки и убежал из цеха. На следующий день на работу не вышел и вообще не появлялся больше в типографии.

После отъезда Семенчика с красногвардейским отрядом для Майи наступили черные дни. Шараповы не упускали случая лишний раз унизить свою батрачку. Ее выдворили в сарай, теперь она ухаживала за скотом: убирать комнаты хозяева наняли другую женщину.

— Пригрели на своей груди змею подколодную, — шипела купчиха. — Лучше бы ты сдохла со своим выродком.

А когда в Мачу пришли белые, купчиха совсем озверела:

— Ну что, достукалась со своим сыночком? Дождешься, и тебя с ним за компанию повесят. Или утопят, как паршивую кошку.

Не без помощи Шарапова, Петухова и Юшмина белые арестовали членов ревкома. Их расстреляли за селом, в овраге. Петухов опять надел форму урядника, Юшмин стал волостным старостой, а купец Шарапов открыл свои магазины.

Наступили страшные дни для бедняков.

Горькие думы о сыне даже по ночам не давали Майе покоя: «Где ты, родной мой?.. Что они с тобой сделали?»

Майя вздрагивала от каждого пароходного гудка. Ей казалось, что красные вот-вот вернутся. А с ними и Семенчик. Мимо Мачи изредка проходили пароходы. Майя подолгу стояла на берегу, смотрела им вслед. Но это были не те пароходы.

Купчихе не понравилось, что Майя не стала молчать, открыто заступается за своего сына, не раскаивается, что отпустила его с отрядом, и прогнала ее.

— Уходи!.. Сын твой награбил добра, так пусть теперь кормит тебя. Может, подавитесь чужим.

— Вы-то не подавились, — не смолчала Майя.

Пока батрачка связывала в узел жалкие пожитки, купчиха кричала, что сотрет ее в порошок, сгноит в тюрьме… Майя никогда еще не видела свою хозяйку такой разъяренной.

Тяжелую ношу взвалили на Федора Владимирова, поставив его во главе целого отряда. Надо было на «Революционном» подойти к Вилюйску, высадиться на берег, ворваться в город и разгромить казачий гарнизон.

Сколько казаков в городе, кто ими командует, Федор не имел ни малейшего представления.

У Федора в отряде было сто двадцать штыков и два станковых пулемета. Больше половины бойцов — необстрелянные. Да и сам командир — Федор Владимиров — никогда не служил в армии.

Но было у Федора одно качество, которое выделяло его среди бойцов отряда и, видимо, сыграло решающую роль при назначении его командиром. Федор был отчаянно смел и настойчив и как никто другой понимал, чем неожиданнее, неправдоподобнее ситуация, тем больше шансов выиграть схватку. Он умел создавать благоприятные для себя обстоятельства и решительно пользовался ими. Дерзости, изобретательности, находчивости Федору Владимирову не занимать.

Наступили туманные дождливые дни. В такую погоду пароходы по Вилюю ходили реже — большой риск наскочить на подводный камень или на встречный пароход. Поэтому «Революционный» шел по Вилюю под прикрытием тумана почти не замеченным. Но Федор не рискнул вести пароход в Вилюйск, не разведав, какие силы обороняют его.

Верстах в десяти от города «Революционный» приблизился насколько было возможно к берегу, бросил якорь. Федор послал в Вилюйск трех бойцов разузнать, сколько в городе казаков, какими силами охраняется пристань.

Возглавил разведку взводный командир, бывший солдат русской армии сибиряк Терехов, человек рассудительный, хитрый, дотошный. Он обладал недюжинной физической силой и зычным голосом.

Вернулась разведка к исходу второго дня и принесла важные сведения. Гарнизон Вилюйска состоит из казачьей сотни, прибывшей три месяца назад из Иркутска. Командует сотней есаул Гребенников, ретивый служака и трезвенник. Казаков держит строго, особенно преследует за пьянство и баловство с женским полом. Любит конские скачки.

Пристань круглосуточно охраняется полувзводом казаков. Такая же охрана выставлена у конюшен.

Федор уединился со взводными в капитанской каюте и часа два совещался. После совещания была отдана команда разрезать на куски брезент и завернуть винтовки, сняв предварительно штыки. Бойцам объяснили задачу: сегодня ночью отряд высаживается в Вилюйске под видом лесорубов и плотников, наемных рабочих купца Шарапова, прибывших на место строить конюшни для конного завода. При высадке как можно громче шуметь, весело перекрикиваться. Войти в соприкосновение с охраной пристани, угостить казаков водкой — запретный плод сладок.

Войдя в город, «плотники» и «лесорубы» тихо, без шума обезвреживают охрану конюшен и захватывают лошадей. Дальше отряд будет действовать по обстановке.

Надпись «Революционный» на бортах закрасили белой краской и с опущенным флагом подошли к Вилюйску.

К трапу подошел казачий унтер и трое казаков.

— Осади назад! — крикнул унтер. — Кто такие?

По ту сторону трапа стояли «пассажиры», одни мужчины, одетые кто во что горазд. В зипуны, фуфайки и даже в легкие полушубки — ночью свежо. Много обросших лиц. Все то ли с пилами и топорами, завернутыми в брезент и полотно, то ли с лопатами.

Вперед протолкался Федор, подошел к казакам. Улыбаясь и кланяясь, он стал объяснять унтеру, кто их хозяин и зачем он послал сюда своих людей на собственном пароходе.

— Развернуть свертки! — скомандовал унтер.

— Так дождь идет, ваше благородие, — пробасил Терехов. — Инструмент намокнет. Заржавеет.

Белозубый, рыжебородый мужик тут как тут встал рядом с Федором, с мешком за плечами. В мешке что-то круглое.

— А вот этому сверточку никакой дождик не повредит. — Он проворно извлек из мешка бочонок, встряхнул его. Там забулькало. — Монополька. Подайте стопочки!

К рыжебородому потянулись с кружками, чашками, стаканами.

И для казаков нашлась посудина, им тоже налили.

— Ваше здоровье, служивые! — Рыжебородый чокнулся с унтером и залпом выпил.

Унтер провел пальцами по пегим усам и тоже выпил, крякнул. Казаки опрокинули свои кружки.

— На хозяина мы не жалуемся, дай бог ему здоровья, — уже заплетающимся голосом сказал рыжебородый и хотел опять налить унтеру.

— Довольно, — остановил его унтер. — Мы в карауле.

Рыжебородый заткнул бочонок и протянул его унтеру:

— Помяните нашу хозяйку Авдотью Павловну. Три дня назад похоронили. Она нам была вроде родной матери.

Федор перекрестился широким жестом:

— Царство ей небесное.

На казаков это произвело впечатление. Якут, а крестится, верует в бога.

Федор заметил удивление казаков и громко сказал, чтобы слышали все:

— Православные мы, как и все. Веруем во единого бога и ненавидим красных.

В толпе одобрительно зашумели — «мастеровые» выражали свою солидарность с Федором.