Поздно вечером из лесу вернулись два сына старухи. Они привезли дрова и очень замерзли. Старуха сразу замолчала, чему Иван Семенович был рад, — болтовня хозяйки надоела ему.

Ночью гость плохо спал, все думал о том, зачем это Майе понадобилось так нагло воспользоваться несчастьем головы Харатаева, преследуя какие-то свои корыстные цели. Теперь Иван Семенович был уверен, что женщина, называющая себя Майей, дочерью Харатаева, самозванка, находящаяся в сговоре с Федором, своим мужем. Недаром говорят: «Скот пестрый снаружи, человек — изнутри». «Но как я позволил обвести себя вокруг пальца? — корил он себя. — Времени сколько потерял, оскандалился перед господином мировым судьей».

Утром, после чая, Иван Семенович пошел в улусную управу. Харатаева, который имел обыкновение приезжать в присутствие рано, он уже застал на месте. Голова поздоровался с приезжим, попросил его сесть. В это время открылась дверь, в комнату ввалился старик, одетый в старую полинявшую оленью дошку. На голову была надвинута поношенная заячья шапчонка. Еле передвигая ногами, он приблизился к столу, за которым восседал голова, и слезно заговорил:

— Владыки мои солнечные, до каких же пор мне терпеть такую обиду? Лошади князя Капитонова, целый табун, повалили мою изгородь и стравили весь стожок сена. Чем же я теперь буду кормить свою корову?

— У самого-то князя был? Говорил с ним? — спросил Харатаев.

— Да разве князь станет слушать такого горемыку, как я! Даже на порог не пустил. Потому и пришел к вам.

— Напишите прошение и подайте нам. Рассмотрим.

— Прошение?.. Господи, где же мне найти грамотного человека, который бы написал мне прошение? Разве что попросить батюшку? — Старик, охая, вышел.

— Что вас привело ко мне из столь отдаленных мест? — спросил Харатаев, обратившись к приезжему. Ему уже передали, что посетитель из Якутска.

Иван Семенович замялся, не зная, как начать столь трудный разговор. Ему не хотелось бередить старику тяжелую рану.

— Дело у меня к зам несколько необычное, — робея, начал посетитель. — Сколько у вас было детей? — Иван Семенович даже сам испугался своего вопроса.

Для Харатаева прозвучало это настолько неожиданно, что он даже руками развел и, не умея сдерживать себя, в свою очередь грозно спросил:

— А вам, собственно, зачем что знать?

Делать было нечего, и приезжий, путаясь, рассказал о женщине, которая служит в Кильдемцах у купца Иннокентия и называет себя дочерью головы Харатаева. Состоит она в браке с батраком, по фамилии Владимиров.

— Будь у мужа этой женщины другая фамилия, я, возможно, и поверил бы, — сказал Харатаев тем же строгим голосом. — Владимиров… Не знаю такого, даже не слышал.

— А «сын купца Гаврильева»? Вам что-нибудь говорит это? — осторожно спросил Иван Семенович.

Адвокат увидел, как по лицу старика промелькнула тень тяжелого воспоминания. Вздрогнув, он воскликнул:

— Да-да, Гаврильев — это фамилия молодого купца, с которым моя дочь была обвенчана. — Харатаев отвернулся и замолчал.

— А где теперь обитает сей Гаврильев, муж вашей дочери?

— Не знаю, — глухо ответил Харатаев. — А дочь у меня была одна-единственная которая умерла. — Помолчав, он добавил: — Кроме нее, у меня детей не было…

Из глаз Харатаева выкатились две крупные слезы и упали на стол. Он вспомнил о письме, которое в прошлом году отправил вилюйскому исправнику, и не раскаивался — злой дух исчезнувшей дочери его не тревожил. Если он и на сей раз не поддастся соблазну подвергнуть сомнению слова старых ясновидцев об участи Майи, опять все обойдется благополучно, в доме будет покой. Поэтому надо стоять на своем — дочь умерла.

Иван Семенович посидел, думая, что старик еще что-нибудь скажет. Но тот молчал, печально глядя в окно.

— Ничего не поделаешь, раз умерла, значит, умерла, — вздохнув, сказал приезжий и вышел из управы.

Семен Харатаев хотел окликнуть приезжего, вернуть и подробнее расспросить о женщине, которая называет себя его дочерью. Но старик не смог сдвинуться с места, а попросить было некого, чтобы догнали посетителя и привели к нему.

Придя в себя, старик сел в сани и задолго до наступления вечера уехал домой. Дома, в своей комнате, он стал метаться из угла в угол, не находя покоя, словно птица, попавшаяся в силки.

— Что с тобой? Не случилась ли беда какая? — спросила встревоженная Ульяна.

— Да нет, ничего, — упавшим голосом ответил Семен Иванович. Он сел, с трудом поднял опухшие веки и печально посмотрел на жену.

Ульяна от слез и горя вся высохла, состарилась, ее трудно было узнать, Кожа возле рта и глаз сморщилась, на висках волосы поседели.

Старик знал, что не успокоится до тех пор, пока не расскажет жене о сегодняшнем посещении человека, приезжавшего из самого Якутска, и о своем разговоре с ним.

— Садись-ка, Ульяна, — показал он место на ороне рядом с собой. — Поговорить надо.

Последние годы Ульяна всего боялась, и потому, испуганно посмотрев на мужа, присела на краешек.

Харатаев посмотрел, хорошо ли закрыта дверь, чем еще больше напугал Ульяну. Она с похолодевшим сердцем подумала: «Опять появился злой дух Майи». У нее даже в горле запершило…

Старик не торопился начинать разговор, собираясь с духом.

— Скорей говори, не терзай меня… — взмолилась Ульяна.

Харатаев потрогал дверь, закрыта ли она, подошел к жене, сел рядом и почти шепотом сказал:

— Еще в прошлом году, до наступления распутицы, на управу был прислан запрос… Вилюйский исправник спрашивал о нашей Майе…

Ульяна тихонько вскрикнула, прижав руки к сухой груди.

— О чем же он спрашивал?.. Уж не нашелся ли ее муж… муж? — Бедная женщина прямо сгорала от нетерпения скорее узнать, о чем спрашивал исправник.

— В той бумаге было сказано, будто наша Майя жива-здорова, замужем за каким-то батраком, по фамилии Владимиров, и сама батрачит вместе с мужем где-то в Кильдемцах у какого-то купца. Я ответил, что дочь наша умерла… А сегодня опять ко мне приезжал человек из Якутска и спрашивал, верно ли, что наша дочь умерла… И опять говорил о женщине, которая живет у купца, как его… Иннокентий, и называет себя нашей дочерью…

— Может, это наш ребенок и есть?.. — всплеснув руками, сказала Ульяна срывающимся голосом. — Ее ищут?.. Может быть, найдут? А зачем ее ищет исправник?..

— Не ищет… Спрашивал у меня, правда ли, что это моя дочь.

— Так почему же ты не поехал и не посмотрел? Почему сидел как пень и даже пальцем не пошевелил?

— Да ты в своем ли уме? — испугался Харатаев. — А вдруг это новые козни демона? Что, забыла, сколько мы перестрадали?.. Не дай бог. Мне еще тогда сказывали, будто кто-то возбудил судебное дело против головы Намского улуса Яковлева, — ты его помнишь, он приезжал к нам с сыном свататься?

— Помню. — Ульяна всех помнила, которые сватались за Майю.

— Так вот, как будто та женщина, которая выдает себя за нашу Майю, подала на Яковлева в суд за то, что он обманным путем высватал ее за своего батрака. Ведь не было этого. Наш ребенок обвенчался с сыном купца Гаврильева, Федором. Это какая-то другая женщина. Или демон Майи новые сети плетет…

Ульяна залилась слезами.

— Хоть мы и говорим всем, что наша дочь умерла, но ведь мы сами не знаем, что с ней случилось и где она!..

— Перестань, — прошептал старик, — шаман Сыгыньях своим ясновидящим оком все видел и рассказал нам.

— Но мы-то ее своими руками не хоронили! А может, она, наперекор всему, жива?

За ужином старики молчали. Ульяна услышала за окном визг замерзшей собаки и подумала: «Где-нибудь и наша Майя заливается горючими слезами, не имея над головой своей крыши».

— Ты бы съездил, старик, и посмотрел, что там за женщина. А вдруг это Майя? — сказала Ульяна и опять залилась слезами.

— Съездить, говоришь? — начал сдаваться Харатаев. — А стоит ли?..

— А как же не стоит! Ведь дочь! Кровь родная!.. Да я с ума сойду!..