— Есть! — протискиваясь поближе к столу, сказал Шарапов. — Такой вопрос: автономия, как я вас понял, это — отдельное государство. Сохранится ли в этом государстве Советская власть?..

— Да, сохранится, — перебил его Семенчик.

— И на каком языке будет вестись делопроизводство?

— На якутском и русском.

— А если народ проголосует против Советской власти? — крикнул Юшмин, встав на цыпочки.

— Народ уже проголосовал оружием, гражданин Юшмин! — громко ответил Семенчик. — Поздно переголосовывать. И все равно вы останетесь в меньшинстве. Еще есть вопросы?

Вопросов больше не было. Семенчик, о чем-то пошептавшись с Усовым, обратился к односельчанам:

— Здесь гражданин Юшмин и ему подобные интересовались, нельзя ли отменить Советскую власть путем голосования? Вот для чего они хотели бы использовать свои голоса. А поэтому нам надо подумать, следует ли допускать к голосованию купца Шарапова, бывшего урядника Петухова и бывшего волостного старшину Юшмина? Не лучше ли здесь же, на этом собрании, лишить их избирательных прав?

Стало так тихо, что слышен был всплеск воды на реке.

Самодовольная улыбка мгновенно сошла с лица Шарапова. Он порывался что-то сказать, но его опередил Усов:

— Давайте проголосуем!

Шарапов окинул взглядом толпу. Большинство присутствующих здесь служили у него, или у Юшмнна, или у Петухова, Неужели они пойдут в открытую против своих хозяев?

— Голосовать будем в их отсутствие, — как будто отгадав мысли купца, сказал Семенчик. — Шарапов, Петухов, Юшмин, именем Советской власти приказываю вам покинуть собрание.

— Не имеете права! — сорвавшимся голосом крикнул Петухов. — Мы будем жаловаться!

— Пойдемте, раз комиссар приказывает, — небрежно бросил Шарапов. Он заложил руки за спину и первым демонстративно зашагал прочь. За ним поплелись Петухов и Юшмин.

Семенчик перекинулся словечком с Усовым и, когда все притихли, сказал:

— Может, кто-нибудь желает выступить? Будем лишать богачей избирательных прав или пусть вместе с нами голосуют?

Все молчали.

— Или, может, всех троих изберем в ревком? Юшмина сделаем председателем, — пошутил Семенчик.

В толпе засмеялись.

Вперед протиснулся белый как лунь беззубый старик.

— Говори, Юхим, — подбодрил старика Усов. — Мы тебя слушаем. Тише!

— Давеча мы выдворили отсюда тойонов, — дребезжащим голосом начал Юхим. — А ведь они-то кормят нас и одевают. Что будет, если Шарапов не откроет завтра лавку, Юшмин откажет в семенах? Что тогда? Зубы на полку?

— У тебя, дед, нету зубов! — выкрикнул молодой, задорный голос. — Обойдешься.

— А вот как ты обойдешься без штанов с голой задницей? — отвечал дед под общий хохот.

— Дедушка, — вытирая платком слезы, сказал Семенчик, — ревком отберет у Шарапова все товары и посадит вас торговать. Ну, не вас, так другого. — И уже обращаясь к собранию: — А какая вам разница, у кого покупать, у купца или у государства? Впрочем, разница есть. Государственные цены будут дешевле. Так что не беспокойтесь, Советская власть все предусмотрела! — Семенчик глянул на деда, махнул рукой и опять засмеялся.

К столу, припадая на левую ногу, подошел кучер Юшмина Кузя, всю свою жизнь пробатрачивший на волостного старосту. Он снял картуз и, теребя козырек, сказал, обращаясь к Семенчику и Усову:

— Я, стало быть, за Советскую власть. А мой господин — против.

— Говорите народу. Пусть все вас слышат. — Семенчик показал рукой на собравшихся.

Кузя повернулся к слушателям лицом:

— И все они против Советской власти. Богачи, стало быть. Против. А Советская власть — это мы!.. И пущай они попробуют без нас обойтись! Мы без них — за милую душу! А они без нас — ничто! Тьфу! — Кузя смачно плюнул и надел картуз. — Ни лошади подковать, ни крышу покрыть — ничего не умеют! Давеча говорю своему толстозадому: «Что бы вы делали, если бы по дороге в бричке ось сломалась и меня бы с вами не было?» — «А чего ради, говорит, я без тебя куда-то бы ехал? Такого быть не может. На то ты и кучер». Видали паразита? Без меня шагу ступить не может! А я вот запишусь в ревком!..

Поднялся шум. Все почему-то развеселились…

— А их, богачей, стало быть, надо выгнать отовсюду! — закончил свою речь Кузя и пошел на место. — Помелом!

— Для начала их надо лишить избирательных прав, — сказал Семенчик. — Кто за это, пусть поднимет руку, — и первым поднял свою.

Семенчик сосчитал поднятые руки — всего одиннадцать.

— Опустите. Кто против?

Тишина. Люди сидели, потупив глаза. Ни одной руки не поднялось.

— Против нет, — с облегчением заметил Усов и посмотрел на Семенчика.

— Товарищи, общее собрание жителей села Мачи постановило: купца Шарапова, старосту Юшмина и урядника Петухова лишить избирательных прав. Прошу вызвать их.

— Алеша, — окликнул Кузя своего сына, девятнадцатилетнего парня. — Поди позови. Да пущай не мешкают. Нам некогда здесь рассиживаться!

Алеша, длинный, загорелый, в порыжевшем на солнце суконном картузе, босой, в зипуне, выбрался из толпы и побежал по улице.

Вскоре появились все трое. Впереди солидно вышагивал Шарапов, заложив руки за спину, за ним, виляя толстым задом, двигался Петухов. Тучный Юшмин пыхтел, как паровоз, вытирая со лба пот. Подошли, остановились, оглядывая толпу, как бы говоря: «Ну, что еще скажете?»

Люди съежились под их тяжелыми взглядами, втянув в плечи головы. Только Кузя, подбоченясь, смотрел на Юшмина смело и вызывающе.

Лицо у Майя стало красным, как земляника. Замирая, она ждала, что сын скажет этим негодяям.

— Так вот, объявляю волю собрания жителей села, — громко сказал Семенчик. — Вы и взрослые члены ваших семей лишаетесь избирательных прав. Купец Шарапов, староста Юшмин, урядник Петухов, вопросы у вас будут?

Шарапов дернулся, будто его огрели кнутом. Петухов шумно втянул в себя воздух и погладил бритый подбородок. Рука у него тряслась. Юшмин тер влажным платком побагровевшую шею.

— А теперь можете уходить. — Семенчик махнул рукой. — Здесь вам больше нечего делать.

Шарапов достал из шкафа бутылку водки, откупорил ее и поставил на стол.

— Хотя нас и лишили права голоса, но глотки наши пока что целы. Давайте выпьем.

Юшмин сидел молча, откинувшись на спинку стула. Петухов, сглотнув слюну, вдруг спросил:

— Господа, долго ли продержится эта власть?

Купец молчал. Он достал из шкафа граненые рюмки и посмотрел на Юшмина.

— Вы как полагаете, Михаил Николаевич? Долго или нет? — спросил Шарапов после паузы.

Под тучным телом бывшего старосты заскрипел стул.

— Бог его знает, — со вздохом ответил он. — Думаю, что недолго. Эти комиссары, у которых еще молоко на губах не обсохло, скоро того… вызовут всеобщее возмущение. Да ни один порядочный человек не потерпит! — Юшмин посмотрел на Петухова, как бы желая, чтобы тот подтвердил его слова.

— Не потерпит, — взяв рюмку, пробасил Петухов. — Мыслимо ли такое?

— За что же мы пьем, господа? — спросил купец.

— За неотвратимую и скорую гибель всех Советов! — произнес тост Юшмин.

Чокнулись. Петухов первым опрокинул свою рюмку. Но закуски на столе не оказалось.

— Василиса! — крикнул Шарапов, — Василиса!

В гостиную заглянула хозяйка:

— Чего тебе? — Увидев гостей, купчиха удивилась: в будний день, без предупреждения… Вошли в дом так, что она даже не заметила.

— Тащи закуску, — приказал Шарапов. — Нас всех голодранцы лишили права голоса и со сходки прогнали. По этому случаю гуляем.

Пока хозяйка собирала на стол, хозяин и гости пропустили по второй. Шарапов быстро начал пьянеть.

— Они нас — права голоса, а мы их — живота. Ходят слухи, господа, — купец прикрыл дверь, — ходят слухи, будто в самом Якутске люди из офицеров и зажиточных слоев вступили в заговор против Советов. Дни комиссарской власти сочтены. А как наша возьмет, мы тут покажем кое-кому. Заговорщики готовятся…