— А утром, лежа в кровати под балдахином, они вдвоем сочинили указ. Я его почти наизусть помню: «И помещики, и монастыри, во владении коих имеются крепостные крестьяне, не смеют препятствовать переселяться на реку Лену для исполнения государевой службы. Все переселенцы на тамошние земли от крепостной зависимости освобождаются. Кроме прочего, сии крестьяне безвозмездно получают по четыре лошади, по две коровы, по тридцать пудов зерна, сохи да косы. А кроме сего, государевым ямщикам и летом и зимой положить ежемесячное жалованье по пять рублей серебром».

И вот потянулись крепостные крестьяне на край света, в морозные, вьюжные края! От гнета и притеснения подальше.

— Вы вот русские. И по-якутски говорите запросто. Неужели это так просто, научиться по-якутски? — спросил Каландарашвили.

— Мы ведь живем здесь с деда-прадеда. И все время среди якутов. И вокруг нас — якуты. И в Хахсыте, и в Октеме, и в Улах-Ане — везде. И живем мы с ними душа в душу, как с родными, делим и радость и горе. Они по-русски умеют, а мы — по-якутски.

— А морозы здесь почему такие трескучие? — Бородатый командир улыбнулся в предвкушении какой-нибудь занятной легенды.

— A-а, это неспроста, — оживился старожил. — Рассказывают старики, будто обитает тут у нас Бык Холода. Все люди и звери выдыхают теплый воздух, а этот Бык дохнет — мороз!

— Расскажите о Быке, — попросил Каландарашвили.

— Что ж, можно. Давным-давно в отдаленный край, в котором мы живем, первым переселилось якутское племя. Было это летом, все вокруг сверкало, благоухало, зеленело. Промелькнуло лето незаметно. Наступила зима — лютая, морозная. Якуты, не привыкшие к суровому северу, попали в беду страшную, неожиданную. Погибали люди, падал скот.

«Откуда такая напасть? Кто послал на нашу голову такой мороз?», — спрашивали друг у друга якуты.

Нашлась одна древняя старуха, которая давно слышала, что есть на свете и пурга, и мороз. Еще в старину поведали мудрые старцы: «Далеко-далеко, у самого Ледяного моря, вертится огромная ось. А на той оси — большой-пребольшой Бык, дух Ледяного моря. Бык-то своим дыханием и напускает на землю такой мороз да холод, хочет прогнать людей в теплые края».

«Давайте, соберемся всем племенем и свернем Быку голову!» — захорохорилась молодежь, как будто речь шла о простой скотине.

«Что вы?! Опомнитесь! — воскликнула та самая старуха. — Он вас в сосульку превратит! Когда Бык дышит, посапывая, с середины Ледяного моря рвет и кружит страшная пурга, все вокруг заволакивается туманом, птицы замерзают на лету. А когда Бык начинает резвиться, мотать головой с длинными-предлинными рогами, льды Ледяного моря приходят в движение — сталкиваются, трещат и ломаются, словно ледоход весенний бушует».

Голос старожила убаюкивал Каландарашвили. У него слипались глаза. Но ложиться ему не хотелось, знал — стоит лечь и сон уйдет. Давнишняя привычка не спать по ночам. Командующий с трудом улавливал смысл рассказа.

Старожил не жалел красок, расписывал отважного силача Юкабиля, вызвавшегося спасти якутов от Быка Холода, злого духа моря Ледяного. По виду человек он обыкновенный, роста среднего, только мускулистый да кулаки у него пудовые.

Из бревен, выброшенных прибоем, соорудил Юкабиль плот и поплыл в открытое море.

Бык Холода был взбешен неслыханной дерзостью человека. Он свирепо подпрыгнул, замотал рогатой головой и засопел. Поднялась пурга, все вокруг заволокло густым туманом, солнце и луна в испуге попрятались. От мороза потрескались камни и льды. Но ничего не могло остановить Юкабиля. Выждав, когда человек подойдет поближе, Бык Холода бросился на него, чтобы проткнуть рогами. Юкабиль выхватил меч и принял бой. Ледяное море закачалось, лед затрещал, покрылся торосами, туман еще больше сгустился. Юкабиль не видел Быка Холода, махал своим мечом влево, вправо, вперед, назад и ни разу даже не задел чудовище. Бык Холода ловко увертывался от ударов, превращаясь то в туман, то в пургу, яростно наскакивал на Юкабиля, норовя поддеть силача рогами.

Так проходили в жестокой схватке дни, недели. Всю зиму продолжался страшный бой, и ни разу удар меча не пришелся по быку. И только к весне, когда дни начали прибывать и Бык Холода предстал перед человеком в своем истинном обличье, Юкабиль отсек ему один рог. И сразу потеплело на земле.

Поэтому, когда к концу зимы морозы смягчаются, в народе говорят: «Вот и обломился у Быка Холода один рог».

Но Бык Холода не сдавался. Он сатанел от ярости, снова и снова кружил пургу, расстилал туманы, жег воздух морозами…

Изловчился Юкабиль и отрубил Быку Холода второй рог. Об этом якуты сразу узнали, потому что дни стали прибывать, таяли снега, засверкали на солнце сосульки.

И говорят в народе, когда начинают таять снега: «Вот и обломился у Быка Холода второй рог».

Вскоре молодой силач отрубил Быку голову. Об этом якуты сразу узнали по проталинам на пригорках, по стремительно приближающейся весне.

Юкабиль присел возле мертвого Быка Холода передохнуть. И вдруг — что такое? — Бык Холода на его глазах превратился в облако и улетел в небо.

«Эх, не добил!» — огорчился юноша и остался среди льдов поджидать Быка Холода.

Осенью с первыми заморозками чудище спустилось на землю. Бык уже отрастил себе рога, принял опять прежний вид.

Возле своего логова он увидел Юкабиля, грозно засопел. Листва на деревьях пожелтела и осыпалась. А Бык Холода все больше и больше свирепел, пучил налитые кровью глаза, из ноздрей его вырывались струи морозного воздуха. На земле якутов ударили первые морозы, льдом покрылись реки и озера. Бык Холода в дикой ярости кинулся на Юкабиля. Опять начался бой. Люди узнали об этом по лютым морозам и туманам.

Так и продолжается борьба Юкабиля с Быком Холода из года в год, из века в век.

Когда старожил закончил рассказ, Каландарашвили, как бы стряхивая с себя дрему, встал, заходил по комнате.

— Интересно, — сказал он. — Очень похоже на восточную легенду. — Командующий подошел к камельку, подбросил двор. — А предки ваши из каких мест?

— Из Сызрани, — ответил старожил. — Там, рассказывала моя бабка, стоял монастырь. Настоятель его, или как там их звали, был зверь зверем. С крепостными обращался хуже, чем со скотом. Бил, отдавал в солдаты, ссылал к черту на кулички. От него-то и сбежали мои предки.

Вошел Асатиани — он проверял посты.

— Еще не ложился, Нестор Александрович? Уже второй час. Поспал бы.

— В дороге подремлю. — Командующий погладил свою окладистую пышную бороду. — Приятно поговорить с интересным человеком. — Он кивнул на хозяина.

В четыре часа в Табагу выехала разведка. Подняли отряд. Позавтракали, собрались в путь. Ординарец доложил Каландарашвили, что кибитка готова.

— Ну, еще одна, последняя дорога, — сказал командующий.

— Почему последняя? — удивился хозяин. Он помог Каландарашвили надеть тулуп. — Вам еще ездить да ездить!..

— Последняя до Якутска. Сегодня придем на место. Ну, спасибо за ночлег, за хлеб-соль, за приятную беседу. Вот вам на память, — Каландарашвили вынул из кармана трубку, протянул мужику. — Если не возьмете, обижусь.

Старожил прижал руку к груди.

— Благодарствую! Я сохраню. И детям своим накажу. — Он осторожно взял трубку, будто она была из хрупкого стекла.

— Я провожу вас, — сказал хозяин.

Отряд выстроился на дороге. Раздалась команда к началу марша.

Старожил долго стоял у ворот, глядя вслед удалявшимся красноармейцам.

Отряд скрылся за поворотом, но в утреннем морозном воздухе еще долго слышался скрип полозьев.

Издалека этот монотонный звук напоминал не то плач ребенка, не то какую-то скорбную мелодию…

Из-за реки взошло солнце. Яркие лучи щедро серебрили высокий, крутой мыран Ытык-Хая. Он походил на грудь огромного лебедя.

Над городом стоял прозрачно-белый дым. Он валил изо всех труб. Якутск готовился к встрече Второго северного отряда и командующего вооруженными силами Якутии Нестора Александровича Каландарашвили. Накануне бойцы и комсомольцы расчистили большую площадку у старинной башни и на ее шпиле водрузили красный флаг.