Промелькнула зима, весна, наступило лето. Аласы затучнели сочной травой, тайга оживилась птичьим гомоном. Батраки, грея на солнце иззябнувшие за зиму тела, слушали кукушек, предсказывающих долгую жизнь.

В реках и озерах рыба стала метать икру. В ход пошли сети, верши. В каждой юрте запахло вкусной ухой, жареной рыбой.

Парни и девушки, радуясь, что наступили благодатные летние дни, кружились в хороводе. Только Федор, сторонясь людей, не радовался. Вечерами, чтобы никто не видел, он уходил на опушку, садился на обгорелый пень и думал о Майе. «Что ты делаешь, Майя, в эту минуту? Ждешь ли меня? Догадываешься ли, что я больше не могу без тебя? Знаешь ли, как ужасно над тобой подшутили? Что ты, как та Лыыбара, — о ней он слышал от Федосьи, — попалась в демонские сети? Я тоже попался и не могу выпутаться… Не могу!.. Чем так терзаться и страдать, не лучше ли покончить счеты с этом постылой жизнью?..»

Ночью Федор вошел в летний хлев и отвязал от столба волосяной повод, потянул с силой, пробуя его крепость. Огляделся вокруг, вздохнул тяжело и, спрятав повод за пазуху, принес в юрту.

В эту ночь Федор не сомкнул глаз. Он долго ворочался на жесткой жеребячьей шкуре, потом тихонько встал, оделся, взял из-под, подушки повод и на цыпочках вышел из юрты. На дворе было свежо, а в юрте, где чуть ли не друг на друге спали люди, — душно. Федор, чтобы не продрогнуть, почти побежал по скотскому подворью. В лесу щебетали разноголосые птицы, шумно встречая солнечный восход. Огненно-красный диск величаво показался из-за тайги, брызнув на вершины деревьев слепящим золотом. Где-то проснулся лошадиный табун. Кони заржали, зафыркали… Окружающий Федора мир жил своей никогда не останавливающейся жизнью. Только он, униженный и опозоренный, должен покинуть этот мир, просыпающийся, радующийся, освещаемый и обогреваемый солнцем.

Федор подбежал к высокой изгороди, оглянулся вокруг и торопливо, дрожащими руками привязал один конец волосяной веревки к верхней жерди.

— Чем так жить и мучиться… — прошептал и стал связывать петлю. Ему показалось, что пальцы его вдруг начали деревенеть.

Сделав петлю, Федор опустился на колени, лицом к восходу, и стат неистово креститься.

Солнце брызнуло ему в лицо теплыми ласковыми лучами. На стебельках зеленых трав сверкнули, как слезы, капли утренней росы…

— Прощай, Майя, моя радость и любовь… — Он всунул голову в петлю…

В это время громко заржал конь. По ржанью Федор узнал рысака, на котором Яковлев ездит в управу. Голова дорожил рысаком, говорил, что не отдаст его ни за какие сокровища. Послышался лошадиный топот. Он приближался, становился громче. И вот уже конь у изгороди, поднял голову, увидел Федора, фыркнул, прядя ушами. Федор даже вздрогнул от неожиданности и, оглядываясь на рысака, сорвал с головы петлю.

Конь, пританцовывая, топнул ногой и тихонько заржал. Федор быстро отвязал веревку, боясь, что конь уйдет. Но рысак и не собирался уходить, видимо, ожидая, что человек выпустит его за изгородь.

Федор поймал рысака, торопливо оседлал, вывел за изгородь, вскочил на него и скрылся в зеленой тайге.

Утром в юрте не сразу заметили отсутствие Федора. Батрачки встали и подоили коров. Чуть подольше поспали те, что работают на сенокосе и в лесу. Потом все, женщины и мужчины, сели за длинный шатающийся стол и стали пить чай. После чая — не очень свежее варево из кислого молока. Кто-то хватился, что нет Федора.

— Где-нибудь во дворе, — гнусавым голосом сказал Чемет Семен, лобастый плешивый человек маленького роста. Он батрачил у Яковлева с двумя сыновьями и женой за пропитание и одежду.

В юрту вошла молоденькая батрачка Маланья, замешкавшаяся в хотоне. Все повернулись к двери, подумав, что вошел Федор.

— Это ты, Федор? — спросила Федосья.

— Нет, не Федор. — ответила Маланья.

— А Федора не видела? — В голосе старухи звучала тревога.

— Он куда-то еще ночью ушел. Захватил с собой повод и вышел.

У Федосьи по обеим щекам потекли крупные слезы. Батраки притихли.

Дверь юрты широко распахнулась. На пороге показался конюх Малаанай. На его большом белом плоском лице застыло выражение тревоги. Малаанай верно служил своему хозяину, всегда запрягал и седлал ему лошадей, помогал Яковлеву взбираться на коня и наушничал.

— Кто увел верховую лошадь из стойла? — грозно спросил Малаанай.

Все, кто сидел в юрте, переглянулись.

— Наверное, Федор увел, — первым подал голос болтливый Семен Чемет. — Он куда-то исчез.

Малаанай, не говоря ни слова, повернулся и ушел.

Вскоре в юрту прибежал хозяин.

— Вы что тут сидите?! — закричал он, — Почему не идете работать?..

— Федор куда-то пропал, — сказал Толлор Николай. — Ночью взял из-под подушки повод и ушел. Вот Маланья видела.

— Не ушел, а уехал на моем коне, негодяй. Вернется — три шкуры спущу!.. Ну-ка, выходи! Или я буду за вас работать?

— Не будем искать Федора? — несмело спросил Чемет.

— Искать?.. Да что нам, делать нечего? А на обед вам кто заработает? Сам вернется, никуда не денется.

Батраки спешно кончили завтракать и ушли из юрты. Только Федосья продолжала сидеть не двигаясь. Все поводья ссучила она. Неужели одни из этих поводьев сослужит такую страшную службу, лишит жизни Федора, которого она любит, как родного сына? Немигающие глаза Федосьи, казалось, исходили слезами, из груди вырывались тихие стоны.

Перед самым закатом Майя пошла в летний хлев подоить коров. Одна из них — Хотооной — не вернулась с пастбища.

«Не пойду искать, сама придет», — решила Майя и стала доить остальных коров. Кончила, а Хотооной все не было.

Солнце село. По земле стлался дым — в юрте готовили ужни. Становилось свежо. Майя попросила девушек отнести домой молоко, которое надоила, а сама пошла в лес искать корову.

— Хотооной, Хотооной, мээх! — звала Майя. Она часто останавливалась, прислушивалась.

Вечер стоял тихий, безветренный. В лесу было тепло, пряно пахло хвоей.

Наконец, когда Майя порядком отдалилась от дома, послышалось мычанье коровы.

«Почему же она не идет домой? — подумала Майя, — После дождя грибов много. Наверно, попробовала грибов и увлеклась».

— Хотооной, Хотооной, мээх! — опять позвала она.

Корова продолжала мычать, но из лесу не выходила. Похоже, что стояла на одном месте.

— Ты что себе думаешь, Хотооной? Всех коров давно подоили, а ты прохлаждаешься в лесу, — говорила Майя, пробираясь сквозь заросли молодых лиственниц к тому месту, откуда доносилось мычание. Когда заросли кончились, Майя на маленькой лужайке увидела корову. Она была привязана к лиственнице пестрым поводком из конской гривы.

«Кто-то корову привязал, — удивилась Майя. — Что это значит?» — Она посмотрела по сторонам: нет, никого не видно.

Майе стало страшно одной в лесу, но, чтобы хоть немного заглушить страх, она начала вслух возмущаться:

— Нашел кто-то забаву. Привязал бедное животное к дереву комарам на съедение.

Она стала отвязывать корову. Повод туго затянулся на рогах, и Майя никак не могла его ослабить. Наконец с трудом отвязала. Корова, задрав хвост, побежала домой. Майя пошла вслед за коровой.

Вдруг из-за дерева вышел человек и поймал Майю за руку.

Майя закричала не своим голосом и стала вырываться. Человек, словно испугавшись ее крика, отпустил руку.

— Майя, — услышала она страшно знакомый голос.

Майя обернулась. Перед ней стоял мужчина в бедной одежде.

— Кто ты?.. Откуда знаешь мое имя?.. Зачем привязал корову?

— Это я, Майя, Федор…

— Федор?.. — с испугом вырвалось у Майи. Она протянула руки, словно защищаясь от него. — Федор!..

— Майя. — Он подошел к ней и обнял.

— Что с тобой?.. Почему ты здесь, в таком виде?.. — Она увидела, как по его щекам текут слезы.