— Нет, отец, без мужа я никуда не поеду. Хоть режь меня, не поеду. Если стыдишься батрака признать своим зятем, можешь один возвращаться и считать, что у тебя нет дочери. Ты и так похоронил меня…

Харатаев схватился руками за голову и упал на стол.

В это время вошел Иван Семенович. Он, сидя в другой комнате, слышал разговор отца с дочерью и счел нужным вмешаться.

— Семен Иванович, — сказал он, — с некоторых пор я не безразличен к участи вашей дочери и считаю вправе заступиться за нее. Во всех ее злоключениях повинен не Федор, а господин Яковлев, против которого возбуждается судебное дело. Уверяю вас, честь вашей дочери будет восстановлена в глазах людей вашего круга, а виновник наказан. Об этом я позабочусь. А брачные узы, скрепленные церковью, грешно разрывать насильственно. Молодые люди любят друг друга!..

Харатаев ударил кулаком по столу:

— Не Яковлев, а он приехал в мой дом с черными мыслями! Он обманул…

— Извольте… Но фальшивыми векселями снабдил его господин Яковлев. Извольте взглянуть. — Иван Семенович развернул перед Харатаевым бумажки: — Вот печати Намской инородной управы, изготовлены эти векселя для того, чтобы ввести вас в заблуждение. А теперь позвольте вам, Семен Иванович, прочитать бумагу, которую вы должны удостоверить. И это уже будет не ложь, а истинная правда. Вот послушайте. — Адвокат развернул большой лист бумаги, исписанный крупным почерком, и стал читать: — «Свидетельское показание. Я. Семен Иванович Харатаев, голова Средневилюйского улуса, лично сам побывал в деревне Кильдемцы Якутского округа и убедился, что родная дочь моя Мария, обманным путем высватанная за батрака Федора Владимирова головой Яковлевым Егором Николаевичем, жива и здорова. Подтверждаю, что дочь моя, тайно встретившись со своим мужем и узнав, что он батрак, устыдилась этого и, даже не заходя домой, убежала с ним, вначале к голове Яковлеву, потом в деревню Кильдемцы. Истинность своих показаний засвидетельствовал Семен Харатаев». Сия бумага пойдет к господину мировому судье. Порок надо наказывать.

— Да-да! — закричал Харатаев, доставая из кармана печать. — Обоих в тюрьму!

Адвокат помог закоптить печать.

— Благодарю вас. — Иван Семенович аккуратно сложил бумагу и спрятал в карман. — Больше ничего от вас не требуется. — Он раскланялся и вышел запрягать лошадь.

— Так ты едешь или нет? — спросил у Майи Харатаев.

— Я уже сказала.

— Если тебе так мил твой батрак, можешь оставаться.

— Он мой муж…

Майя с плачем прошла в свою комнату. Семенчик спал в своей зыбке, сладко посапывая. Вдруг он улыбнулся во сне, зачмокал губами и проснулся.

— Хочешь к бабушке? — стараясь скрыть слезы, спросила Майя. — Нам бы с тобой хорошо было у бабушки. Бабушка берегла бы тебя, пылинке не дала бы упасть. Она дышала бы на своего внука и радовалась…

Майя взяла ребенка на руки и вышла к отцу:

— Скажи дедушке: «Доброе утро». Ну, поздоровайся с дедушкой!..

Сегодня Семенчик не плакал, только оттопырил нижнюю губу и не сводил с деда черных глаз.

— Отец, — с мольбой в голосе сказала Майя, — если ты любишь меня, забирай нас всех.

Харатаев протянул было руки, чтобы взять ребенка, но, покосившись на Федора и увидев, что тот с любопытством наблюдает, отстранил внука и стал одеваться.

— Ты бы хоть мать свою пожалела. Она совсем извелась, — сказал Харатаев. — Мать не выживет, если узнает, что ты отказалась вернуться.

Майя стояла с сыном и глотала слезы. Федор покачал головой, видимо, желая что-то сказать, но промолчал. Он вышел, тихо прикрыв дверь.

Харатаев в окно увидел, что Федор запрягает его лошадь.

— Майя, последний раз спрашиваю: поедешь?

Майя посмотрела на отца. Перед ней стоял чужой, неприятный старик с дряблым лицом, богач с холодным сердцем, который не умеет ни щадить, ни жалеть.

— Без мужа не поеду, — жестко ответила она и отвернулась.

— Тогда не считай нас своими родителями. Отрекаюсь.

— А у меня никогда и не было отца. — Голос у Майи был низкий, чужой.

Харатаев стал прощаться. Он пожал руку Иннокентию, Ивану Семеновичу и, даже не взглянув на Майю, вышел.

Подойдя к окну, Майя видела, как отец сел в сани, а Федор открыл ворота, как он проехал мимо своего зятя, даже не удостоив его взглядом.

Так рассталась Майя со своим отцом. Его приезд не принес никаких перемен, они с Федором как были, так и остались батраками. Только Ивану Семеновичу приезд Харатаева принес радость. Он развернул перед Майей и Федором бумагу с печатью головы Средневилюйского улуса и торжествующим голосом сказал:

— Теперь господин Яковлев не отвертится. Теперь мы выиграем процесс, вот увидите!

Но Майе и Федору было все равно, выиграют ли они на суде или нет. До приезда отца Майя еще думала: «Я — дочь богатых родителей, не худо кое-кому напомнить об этом». Теперь у нее нет отца, она равная со своим мужем и тоже сирота, как и он.

Ульяна считала дни и часы, ожидая возвращения мужа, и терзалась, что не поехала вместе с ним. Своими бы глазами увидела свою кровинушку, своего ненаглядного жаворонка. Ульяна каждую ночь видела Майю во сне то ребенком, то уже взрослой красавицей. Она готова была спать день и ночь, чтобы только видеть эти сны.

Перед сном Ульяна часами выстаивала перед иконами и шептала слова молитвы, которые она тут же сочиняла. Женщина просила бога вернуть в дом ее жаворонка. Если надо, она поставит за это миллион свечей, весь остаток жизни простоит на коленях, молясь богу в благодарность за то, что он не оставил без внимания ее молитвы.

Харатаев вернулся домой спустя две недели. Ульяна уже собиралась спать и, услышав скрип саней, набросила на себя шаль, выбежала во двор:

— Ну что, видел Майю? — Голос у нее дрожал от нетерпения.

Харатаев молча прошел мимо жены в дом и неторопливо стал раздеваться. Всю дорогу он обдумывал, что скажет Ульяне, и ответ у него был готов. Но ему нелегко было его произнести.

— Семен, ты глухой?.. Видел дочку или нет?.. — Ульяна вся тряслась.

Харатаев махнул рукой:

— Нет…

Ульяна опустилась на орон.

— Не она?.. — побледневшими губами прошептала она, глядя на мужа.

Харатаев отвернулся и еще раз подумал: «Не надо ей говорить, что Майя жива. Дочь, которая где-то батрачит, все равно что покойница».

Ульяна упала на орон и забилась в рыданиях.

Вернувшись в Якутск. Иван Семенович не стал откладывать дела и на следующее утро поехал в суд, имея при себе бумагу, заверенную Семеном Харатаевым.

Столоначальник Власьевич на этот раз не проявил никакого радушия, увидев Ивана Семеновича, и не пропустил его к господину судье. Адвокату пришлось вручить свидетельское показание Харатаева столоначальнику. Власьевич прошел с бумагой к шефу и, выйдя из кабинета, сказал, что Ивана Семеновича приглашает к себе судья.

Когда адвокат вошел к судье, тот сидел и разглядывал печати на двух харатаевских бумагах. По содержанию одна бумага исключала другую, а печать одна и та же.

Судья пригласил Ивана Семеновича сесть и сказал:

— Вы теперь вышли у меня из доверия, посему я до выяснения истины, какая из этих двух бумаг соответствует действительности, никакого определения выносить не буду. Пошлю оба эти письма в Вилюйск господину исправнику, пусть внесет ясность. В одном письме Харатаев пишет, что дочь его умерла, в другом — что жива. Ничего не понимаю.

В тот же день на имя исправника Вилюйского округа было послано письмо: «Его высокородию господину исправнику Вилюйского округа. Покорнейше прошу Вас повидаться с головой Средневилюйского улуса Харатаевым Семеном Ивановичем и расспросить его, где в настоящее время проживает его дочь Мария, и почему в ответе на первый запрос он соблаговолил написать, что его дочь скончалась, а в свидетельском показании отрицает это. Если его дочь действительно проживает в деревне Кильдемцы, то выясните, каким образом она вступила в брак с батраком Федором Владимировым и какое отношение имеет к этому делу голова Намского улуса Яковлев. Заранее благодарю Вас за незамедлительный письменный ответ».