Минуя шараповские ворота, Майя даже не взглянула на знакомый дом, а Семенчик замедлил шаг, поглядывая на окна. В одном из них увидел Настю и остановился:

— Иди, мамочка, я тебя догоню.

Майя тоже увидела Настю, но сделала вид, что ничего не заметила, и молча пошла к пристани, стараясь не оглядываться. Она все поняла и не хотела мешать сыну.

Волошин представил Федора секретарю окружкома — высокому, поджарому человеку с измученным видом.

— Наслышан о вас, — сказал секретарь простуженным голосом, усаживая Федора в потертое кресло, стоявшее у стола. — Мы тут у себя уже прикидывали, где бы вас использовать. Ведь вы, товарищ Владимиров, не собираетесь быть в стороне от больших дел?

Федор ответил, что не знает, годится ли он для больших дел, но трудиться на благо Советской власти в меру своих сил и возможностей готов.

— А вы не прибедняйтесь, — сказал секретарь, хотя ответ Федора ему понравился. — Мы пошлем вас начальником якутской милиции.

Федору показалось, что секретарь шутит.

— Будете укреплять в городе революционный порядок. — Нет, не похоже, что шутит: нахмурился, поднял усталые глаза и пристально посмотрел в лицо. — Мы возлагаем на вас большие надежды.

Так Федор Владимиров стал начальником милиции. Теперь его часто можно было видеть в городе на пегом, белогривом коне. Постовые милиционеры, еще издали завидев начальство, подтягивались и по-военному отдавали честь. И даже Мария, в доме которой располагалась милиция, первой здоровалась с начальником милиции, называя его не иначе, как «товарищ Владимиров».

Лет шесть назад Мария купила в Якутске дом и поселилась в нем. Она и теперь занимала здесь две комнаты. Остальные десять комнат отошли под помещение для милиции.

Однажды Мария остановила Федора на улице и, улыбаясь во весь белозубый рот, сказала:

— А при вас в городе стал порядок, товарищ Владимиров. То, бывало, чуть ли не днем грабили. Теперь не слышно.

— Еще далеко до порядка, — хмуро заметил Федор, не глядя на Марию. — Со спекуляцией никак не покончим.

— А что вы называете спекуляцией? Вот я загоняю драгоценности. Тем и живу. Это тоже спекуляция?

— Смотря кому загоняете и за какую цену. Золото надо сбывать ювелиру по госценам.

— Да упаси меня господь! Я же ничего не куплю за ваши деньги. А на толкучке что захочу, то и выменяю.

— Поймаем на толкучке с золотом — пеняйте на себя, — пригрозил Федор.

— А что же мне делать, помирать с голоду? — Мария перестала улыбаться.

— Идите работать, будете получать паек.

В другой раз Мария пришла к Федору в милицию и попросила освободить для нее хотя бы одну комнату. К ней приехали из Иркутска две племянницы. Близнецы. А жить им негде.

— В одной комнате поселите племянниц, в другой сами живите, — ответил Федор.

— Так девицы-то уже взрослые! Как же я их вместе? Вдруг у них кавалеры заведутся.

— Перегородите комнату.

Мария стала убеждать Федора, что перегородить комнату никак не возможно. Получается две клетушки.

— Приду посмотрю, — пообещал Федор.

На следующий день вечером начальник милиции зашел к Марии домой.

— Проходите, товарищ Владимиров, — засуетилась Мария.

Из другой комнаты выглянула рыжеволосая девица и быстро прикрыла дверь.

— Племянница? — спросил Федор.

— Да. Живут у меня уже второй месяц, а я все путаю их.

— Там комната побольше?

— Точно такая.

— Разрешите взглянуть, — сказал Федор и толкнул дверь.

В комнате за накрытым столом сидели двое мужчин в обществе двух девиц. Обе рыжие, обе глазастые, обе удивительно похожи друг на дружку. Мужчин Федор знал. Одни — Коробейников из окружного военкомата, второй — Куликовский, торговый инспектор. Коробейников, бровастый, волосатый, с длинным лицом и тяжелым, крутым подбородком, походил на ресторанного вышибалу. Куликовский кругленький, холеный, подвижный. Он тоже, как и Коробейников, был арестован и недавно выпущен из тюрьмы под «честное слово». Бывший корнет Коробейников и интендантский офицер Куликовский дали клятвенное обещание не вредить Советской власти. Им поверили, определили на службу.

Федор подошел к столу и, глядя в улыбающиеся лица девиц, потребовал у них предъявить документы.

— Пардон, — вмешался Коробейников. — Не слишком ли вы бесцеремонно?

— Документы, — повторил Федор, даже не взглянув на Коробейникова.

Одна из девиц повела плечами и с вызовом сказала:

— Кто же требует документы в… борделе?

Вторая девица нервно захихикала.

Коробейников заморгал бесцветными глазами. Куликовский стал алым, как роза. Мария укоризненно покачала головой, вздохнула:

— Господи, до чего же вы развращены!..

Первая девица открыла серебряный портсигар, лежащий на столе:

— Революция требует жертв.

Тяжелый кулак Федора с грохотом опустился на стол. Подпрыгнули рюмки, зазвенела посуда. Мария побелела.

— Чтобы сегодня духу вашего в Якутске не было, — овладевая собой, сказал Федор. — И вы убирайтесь отсюда на все четыре стороны! — Он махнул рукой в сторону Марии.

— Это произвол, — пробасил Коробейников, застегивая ворот гимнастерки. — Вы превышаете власть.

Федор пошел к двери:

— Завтра получите постановление суда о вашем выселении из Якутска.

Мария охнула и залилась слезами.

На следующий день Марию выселили из Якутска и отправили на старое местожительство — в Бодайбо.

Первым, с кем встретился Петухов в Якутске, был Коробейников. Бывший урядник познакомился с бывшим корнетом лет десять назад в Иркутск у дальних родственников Петухова. Казачья сотня, в которой служил Коробейников, дислоцировалась в то время в Иркутске. Молодой корнет приударял за племянницей Петухова, дочерью троюродной сестры, Оленькой, клялся ей в любви и обещал жениться. Потерявшая голову Оленька затяжелела от корнета, чем привела в отчаяние своего папеньку, отставного штабс-капитана, и маменьку. И было отчего отчаиваться — казачья сотня однажды на рассвете покинула Иркутск, и корнета Коробейникова только и видели.

Урядник Петухов, дяденька Оленьки, поклялся разыскать обольстителя и наказать его. И вот поди же, нежданно-негаданно встретил его через столько лет в самом Якутске. Корнет стоял в военном френче у витрины магазина и разглядывал женские украшения.

— Здравия желаю-с, господин Коробейников, — сказал Петухов зловещим шепотом, подойдя к нему вплотную.

Коробейников встрепенулся, удивленно посмотрел на мешковатого мужика.

— С кем имею честь?

— Запамятовали-с меня? — Небритая физиономия мужика криво улыбалась. — А Оленьку еще помните-с? Свою возлюбленную.

— Какую Оленьку? — Бас Коробейникова самодовольно зарокотал. — У меня их было миллион! Оленек, Танеч… A-а, кажется, узнаю. Господин Петухов?

— Совершенно верно. — Петухов перешел на интимный шепот.

— Какими судьбами? — обрадовался Коробейников и чуть не полез целоваться.

Коробейников понял, что Петухов не желает быть узнанным, и повел его к себе на квартиру.

Прожил Петухов у Коробейникова три дня. Вечерами к Коробейникову приходил Куликовский и служащий окружного военкомата Толстоухов, широколицый брюнет с большими карими глазами. Тоже бывший офицер, недавно освобожденный из тюрьмы.

Если бы кто в это время заглянул к Коробейникову домой, он бы ничего подозрительного не заметил: четверо мужчин сидят за столом и режутся в карты. Лишь стены слышали, о чем они беседовали и порой жарко спорили…

На пароход Петухова никто не стал провожать. Как только рассвело, гость Коробейникова вышел с котомкой за ворота и тут же столкнулся с милиционером. Это был Федор. Не будь Петухов таким пугливым, начальник милиции прошел бы мимо и даже не подумал бы остановить прохожего.

— Здравия… Здравствуйте, — пролепетал Петухов и поклонился.