Бандиты согнали на берег местных жителей и заставили из снега, льда и навоза строить укрытия и огневые точки для засады.

— Вот тут грузину и крышка! — хвастался Толстоухов. — Ни один красный у меня не проскочит!

Дорога по льду была пустынна. По обочинам ее чернели воткнутые в снег елочки — указатели дороги. Тем не менее в наспех возведенных укреплениях — бандиты считали их непреступными — день и ночь сидели в засаде «братья», подстерегая красных.

Жители Балаганнаха понимали, что бандиты отнюдь не за зайцами пришли охотиться, и думали-гадали, как бы предупредить красноармейский отряд об опасности. Нашелся один молодой якут-охотник, знающий все тропинки, ведущие в Олекминск. Ночью он стал на лыжи и с ветром наперегонки помчался вперед. Смельчак пересек высокие лесные хребты, обогнул незамерзающее устье речки Хонхо и благополучно добрался до поселка Харыйалах. В Харыйалахе он сел на лошадь и поскакал в Олекминск…

Азарт бандитов начал спадать. Прошли три дня и три ночи, а красные все не показывались. В отряде Толстоухова начали роптать, выражая недовольство, что сутками приходится без толку мерзнуть в укреплениях. Толстоухов внял голосам недовольных и разрешил сократить посты до десяти человек. Свободные от караула отсиживались в юртах.

На пятый день, утром, один из часовых, разглядев сквозь туман елочки-вершки, принял их за всадников.

— Красные! — завопил бандит во всю глотку.

Недаром говорят: «У страха глаза велики». Остальным тоже показалось, что по дороге скачут всадники. Часовые побежали по юртам будить «братьев».

— Красные!.. Красные!..

Началась паника. Обезумевшие от страна бандиты — кто на оленях, кто на лошадях, а кто пешком — бросились в бегство.

Толстоухов выскочил в кальсонах на дорогу и, подняв наган, надрывался в крике:

— Стойте, мать вашу!.. Назад! — Для острастки он несколько раз выстрелил вверх.

Услышав стрельбу, бандиты перетрусили окончательно, решив, что красные ворвались в село и уже вершат свой страшный суд.

Опомнились вояки Толстоухова только в Намане, в пяти верстах от Балаганнаха. Отдышавшись, начали прислушиваться. Никаких признаков погони. Бандиты, сбившись в кучу, стали советоваться, что делать. Решили послать в станок трех разведчиков. К концу дня разведка вернулась и доложила, что в Балаганнахе нет ни одного красного и не было.

Бандиты, сконфуженные и притихшие, вернулись в обсиженные теплые юрты.

— Вы что же обосс… скоты безрогие? — встретил их в станке Толстоухов. — Оставили меня одного на произвол судьбы, а сами в лес? — Толстоухов был рад случаю пристыдить свое воинство. Теперь-то все увидели, как он смел, не испугался красных, один остался в Балаганнахе. — Кто поднял тревогу? — грозно спросил он.

Из толпы вытолкнули перепуганного бандита в женской шубе.

— Вот он, первым зашумел!..

— Елочки… — заикаясь, начал оправдываться бандит.

— Елки спутал с конными, осел!.. Ты что, елок не видел?

— Они ма-ахонькие!.. Колышутся на ветру… Туман.

— В голове у тебя туман, баран ты этакий! Ну что мне с тобой делать?

Толстоухов уже решил про себя не наказывать виновного; пусть все убедятся, как он великодушен, храбр и сердечен. Но, продолжая игру, спрашивал строго:

— Ну, что?

Бандит бухнулся Толстоухову в ноги:

— Пощадите, тойон!

— Ладно, рука на своего брата не поднимается. Прощаю. Но пусть это послужит всем уроком. — А про себя расстроенный атаман подумал: «Жалкие трусы! Вот и воюй с такими. Чуть что — опять разбегутся».

Весь вечер Толстоухов сочинял боевое донесение Коробейникову, приписывая себе необыкновенные победы и подвиги, а когда закончил, вызвал вислогубого Федорку.

— Брат Яковлев, собирайся в дорогу. Повезешь господину командующему повстанческой армии мое донесение.

— Когда?

— Завтра утром.

— Где искать господина командующего?

— Да двигай прямо в Якутск.

— Там же красные.

— Пока доедешь, господин Коробейников будет уже в Якутске.

— А вдруг не…

— Тогда разыщешь отряд в другом месте! — с раздражением перебил вислогубого атаман. — Затем и посылаю тебя.

На следующий день «начальник полиции» отправился в путь. Прискакав на коне в Хоринский ям, потребовал подводу. Он выдал себя за гонца Каландарашвили и на ходу сочинил, как его в Балаганнахе схватили было бандиты и он еле улизнул от них. Ямщики знали, что в Балаганнахе стояли бандиты, и поверили.

— Далеко едешь? — спросил ямщик, наливая Федорке чаю.

— В Якутск, — обжигаясь кипятком, ответил тот.

На четвертые сутки Федорка добрался до Табаги. По дороге расспрашивал всех встречных, белые или красные в Якутске. Но никто не мог толком сказать, какая сейчас в городе власть.

На последнем перегоне Федорку вез большой рыжебородый мужик из табагинских пашенных, нанявшийся временно ямщиком. Хмур, неразговорчив. Как только миновали долину Туймады и переехали речку Шестаковку, подводу остановили патрули.

Федорка замер в санях. У него все похолодело в груди.

— Кто такие? Откуда?

Ямщик осадил лошадь и, поглаживая побелевшую от инея бороду, важно ответил:

— Из Табаги. Гонец. Едет из самого Олекминска.

Патрули пропустили их, не спросив даже документов.

«Пронесло», — облегченно вздохнул Федорка.

В Якутске Яковлев заявился к старому приятелю своего отца, содержавшему игорный дом. Сюда каждый день собирались картежники, пьяницы, прожигатели жизни коротать время, вспоминать о добрых старых временах. Они последними словами ругали и Керенского, и Колчака, и Советскую власть.

— Говорят, со дня на день сюда придут какие-то братья? — спросил утром у Федорки хозяин, жилистый сухой старик со слезящимися глазами.

Федорка подтвердил, что «братья» уже на подходе.

— Что за люди? Может быть, хуже красных?

Вислогубый стал успокаивать старика. Он наговорил ему с три короба о том, что в Чурапче родовитые, знатные люди Якутской области созвали учредительное собрание, на котором было создано независимое якутское правительство. Главой кабинета стал Куликовский.

— Господи, так я ведь знаю Куликовского! — воскликнул пораженный новостями хозяин. — Умнейший человек, из наших! Высоко взлетел! А мы тут сидим и ничего не знаем!..

— Наше правительство признали Америка, Англия, Япония!.. — вышел из берегов вислогубый. — Я еду в Японию послом.

Старик всплеснул руками:

— Послом?..

— С японцами… — Федорка пошевелил в воздухе пальцами, — любовь крутить.

Старик взвизгнул и затрясся в смехе:

— Ну и шутник же ты, дай бог тебе здоровья!.. Ну и насмешник!

— А захочу, поеду в Америку.

— Да нет уж, поезжай в Японию. При братьях-то будет как при царе? — на полном серьезе спросил хозяин.

— Что вы? В сто раз лучше! Мы сами будем у себя хозяевами.

— А вдруг Куликовского как Керенского?..

— Турнут, думаете?.. Нет! Керенский-то в России полно большевиков расплодил, а мы всех их подчистую!..

— Ну, дай вам бог!.. — Старик перекрестился.

Днем Федорка шатался по городу, стараясь обходить главную улицу. Хотел что-нибудь пронюхать об отряде Коробейникова. Проболтался до вечера и ничего определенного не узнал. У Талого озера вислогубый чуть не напоролся на Федора Владимирова. Тот куда-то ехал на лошади в милицейской форме с озабоченным видом и не очень глядел по сторонам.

Вислогубый с похолодевшим сердцем свернул в переулок, перескочил через забор и скрылся.

На третий день, поздно вечером, Федорка добрел до Маганского тракта. Пользуясь темнотой, двинулся дальше прямо по дороге и благополучно дошел до Магана.

Подойдя к крайней избе, постучал в дверь.

— Кто там? — сонным голосом отозвались изнутри.

— Прохожий… Откройте.

За дверью помолчали. Потом тот же голос отозвался:

— А не из тех ли ты, что грабят и убивают?..