Купчиха всплеснула руками:

— Ой, стыд какой, ой, позор!.. Бедняжечка!.. — Майя не поняла, кого она пожалела: Федорку или ее. — А ведь был мужчиной. Сама знаю. Ему цены не было!.. Вот напасть! Не иначе, сглазили!.. Есть такие бабы, ведьмы!..

Кончив сокрушаться, купчиха спросила:

— Так как же теперь? От ворот поворот?

— А что делать? — с притворным сожалением ответила Майя.

— Ничего, заведешь себе полюбовника, глупая! Нашла о чем печалиться!

— Я так не могу. Не по мне это…

— А где он, уехал? — спохватилась хозяйка.

— Уехал, — ответила Майя и отвернулась, скрывая улыбку. «Теперь, может, отстанешь», — подумала она.

Шел 1916 год. Спиридонка и Джемалдин срубили домишко в таежной глуши, в ложбине, за высокой горой. А Федор поселился в домике охотника, затерявшемся в лесу. Хозяин и не подозревал, что у него квартирует сам Одноглазый. Рана у Федора затянулась, только темный шрам над левым глазом напоминал о трагедии в котельной. Да еще бельмо, если приглядеться. А так и не очень заметно было его уродство.

К Спиридонке и Джемалдину вернулся Влас. Он привел с собой еще двух парней. Вся пятерка безропотно повиновалась Федору.

Спиридонка по-прежнему лелеял надежду повстречаться с господином Серебряковым и припомнить ему ту зимнюю ночь…

Сбежав в золотоносную тайгу, Спиридонка не сразу стал разбойником. Года три или четыре он работал на одном из приисков, принадлежавшем господину Серебрякову, доставлял в шахты крепежный лес. Играючи поднимал шестипудовые столбы и не жаловался на усталость. Любил бороться, и никто не побеждал его в кулачном бою.

Однажды Спиридонку вызвал в контору сам хозяин, господин Серебряков:

— Садись, милый, да расскажи, как жил до этого, чем прогневил полицию?

У Спиридонки душа ушла в пятки.

— Думаешь, я не знаю, что тебя ищут? Что ты пристукнул своего барина? Знаю, все знаю.

Спиридонка хотел было что-то сказать помертвевшими губами, но Серебряков сделал знак — «молчи».

— Ты хотя бы, дурак, имя сменил, а то как был Спиридонкой, так и остался. Теперь вот придется выдать тебя полиции.

Спиридонка метнул взгляд, на окна и вскочил.

— Бежать не советую. — В руках Серебрякова сверкнул револьвер. — Зачем рисковать жизнью? Хочешь, помогу тебе обвести полицию вокруг пальца? Но и ты должен будешь сделать то, о чем я тебя попрошу.

Спиридонке некуда было деваться, и он согласился.

— Знаешь мои прииски по речку Таптыга?

Спиридонка ответил, что знает эти прииски.

— Завтра туда поедет один человек. В пути его застанет ночь. Надо его подкараулить на дороге и… вместе, с кучером.

— Греха побойтесь, — вырвалось у Спиридонки.

— За худого человека бог не карает. А за этого разбойника тебе будут отпущены все грехи.

— А кучер?

— Кучер тоже разбойник с большой дороги, каторга по нему давно плачет. Что их жалеть? Твой барин-то тебя пожалел? Так эти тоже такие. После расскажу тебе про них.

У Спиридонки немного отлегло от души — на богачей он был зол.

— Исполнишь мою волю, дам тебе тыщу рублев и помогу скрыться от полиции. Помни, рука руку моет.

Серебряков хотел было дать Спиридонке пистолет для такого дела, но тот отказался. Не умел Спиридонка обращаться с пистолетом, другое дело якутский нож работы кузнеца Кэнтика — этот не подведет!..

…Подкараулил Спиридонка беспечных путников в лесу на повороте. Была лунная ночь. По голубизне снега стелилась паутина теней от ближних деревьев. Спиридонка стоял на холме, за деревом, и дрожал от холода. Несколько глотков спирта согрели его. Издалека послышался скрип полозьев. Спиридонка перестал стучать зубами, по снежному насту побежал под гору, ближе к дороге. А вот и сани… Усталый конь еле плетется. Спиридонка вынул из-за голенища нож. В груди сделалось тесно, словно туда накачали горячего воздуха. А рукоятка ножа как лед. Сани все ближе, ближе. На облучке сидит кучер в тулупе, воротник поднят. По всему видно — дремлет. На санях горбится медвежий полог. Спиридонка, подобно соболю, налетевшему на куропатку, бросился к саням. Навалился на кучера, сунул в рот рукавицу, ударил ножом в спину, столкнул с облучка в снег. Полог на санях зашевелился. Спиридонка прыгнул на него. Удар… Нож вошел по самую рукоятку. Человек под пологом захрипел. Еще удар.

Конь остановился и тоже захрипел, прядая ушами.

Спиридонка непослушными руками приоткрыл, полог, стал приглядываться к лицу только что приконченного разбойника. Из груди убийцы вырвался хриплый крик ужаса. Конь испугался и понес сани с трупом господина Мединцова, компаньона Серебрякова.

«Не того убил! Ошибся! — со звоном стучало в висках Спиридонки. — Бежать!..»

На прииск Спиридонка не вернулся.

Уже скитаясь по тайге, Спиридонка услышал, что компаньон Серебрякова Мединцов зверски убит разбойниками. Владельцем всех приисков стал господин Серебряков. И тогда понял: никакой ошибки не произошло. Этого и хотел хозяин.

Мертвецки пьяный Федорка проспал до самых Кильдемцев. Проснулся он, когда конь по привычке вошел во двор купца Иннокентия и остановился. Гостя еле растолкали. Он поднялся, продрал помутившиеся глаза и, шатаясь, пошел в дом.

— Иннокентий! — икая, крикнул он.

Хозяин кинулся гостю навстречу.

— Что с тобой, друг мой купец Яковлев? Ты сам на себя не похож!

Федорка, размазывая рукавом по лицу слезы, ответил:

— Плохи мои дела! Ой, плохи! Теперь я не купец, а мошенник!

— Да ты объясни толком!

— Все мое имущество отбирают! Судом… Все кончено… Пропал!

Ему налили стакан водки. Федорка выпил и свалился на орон.

Утром Федорка опохмелился и рассказал Иннокентию: корпорация подала на него в суд за то, что он поставлял на прииски несъедобное мясо: дохлятину и всякие отбросы. Обнаружена большая партия говядины, непригодной к употреблению. Ни единой копейки за три тысячи пудов Федорке не уплатили. Наоборот, он оказался должен, корпорации, и за долги у Федорки описали новый магазин в Якутске.

— А какой купец не мошенничает? — недоумевал Федорка. — Все мошенничают, как могут, на то и торговля. Другим все с рук сходит, а меня нищим сделали, того и гляди в тюрьму посадят. Хочу успеть спасти скот, который в Намцах. Перепишу его на мать!

— Ты на меня не обижайся, Федорка, — с отеческой укоризной сказал Иннокентий, — но этого следовало было ожидать. Уж очень ты зарвался. Прибыль — вещь хорошая. Но надо помнить и о людях, которые употребляют твое мясо. Из-за твоего мяса рабочие в Бодайбо взбунтовались. Сколько их полегло, безвинных.

— А ты что, сморщенный гриб, всю жизнь торговал и никого не надул? — спросил Федорка таким тоном, словно перед ним был конюх.

Иннокентий не обиделся за столь развязный вопрос, наоборот, снисходительно улыбнулся и ответил:

— Надувал, но так, что на меня ни разу никто не пожаловался. По-божески, не так, как ты. Эх, Федорка, тебе не купцом быть…

— А кем? — Полупьяные глаза Федорки налились кровью.

— Шулером, разбойником.

— А что? — Федорка стукнул, себя кулаком в грудь. — Уйду в разбойники. В Бодайбо объявился Одноглазый. Очищает сейфы. Пойду ему помогать.

Иннокентий слышал об этом разбойнике и только собирался расспросить Федорку о нем — ведь он не так давно вернулся из тайги.

— Говорят, ловок одноглазый леший?

— О-о, мне бы так! Вешает на дверях конторы объявление: «Завтра буду у вас и заберу золото». На прииске — переполох, управляющий вызывает сотни две казаков. Оцепляют контору, на дорогах расставляют кордоны. К утру смотрят — пустой сейф. Как-то застукали Одноглазого в самом Бодайбо, в доме банкира Чеплякова. Как он туда забрался — неизвестно. Все двери и окна были на крепких запорах, вокруг дома полно патрулей. Все равно ведь пробрался, шакал! Врываются казаки в дом, а там не один, а человек десять, и все одноглазые. В доме подняли стрельбу, все переломали, окна перебили. И хотя бы одного поймали. Все ушли! И золото прихватили!