Алмазов-Гудзинский отрицательно покачал головой:

— Я привык действовать наверняка, а не пробовать. Белые — некудышные вояки, но засады они устраивать мастера. Перебьют по дороге весь отряд. А здесь пусть попробуют! Кроме того, мы связали банду по рукам и ногам. Топчутся вокруг слободы, а дальше ни-ни. А если мы уйдем, они двинутся к Якутску, захватят другие улусы. Нет, нам нельзя отсюда уходить.

…Весь день Федор отдыхал, а ночью той же тропинкой Вернулся в Усть-Эбэ. Подойдя к юрте, из которой он вчера уходил в слободу, прислушался. В юрте как будто тихо. Федор тихонько открыл незапертую дверь. Хозяева крепко спали. Федор ощупью нашел свободное место на ороне, постелил полушубок и лег.

Утром первой поднялась старуха, затопила камелек. Обернувшись, она увидала, что на ороне, возле двери, спит какой-то человек.

Перепуганная старуха растолкала старика:

— Вставай… К нам кто-то ночью забрался, вон лежит, смотри!

Хозяин тихонько подошел к спящему мужчине, пригляделся.

— Да это же нищий, что ушел от нас ночью.

— Где же его, лешего, носило?

Старик предостерегающе поднял руку, зашептал:

— Э-э-э, не шуми. По всему видно, знает он, по каким дорогам надо ходить. Пусть поспит.

Когда вскипел самовар, странника разбудили.

— Пора вставать, мил человек. — Старик прикоснулся к гостю.

Федор испуганно вскочил. Но тут же вспомнил, где находится, и успокоился. Умылся, сел за стол.

«Сейчас спросят, куда я ходил ночью», — подумал Федор, сочиняя подходящий ответ.

Но хозяева ни о чем не спрашивали.

Только когда позавтракали, старик поинтересовался:

— Ты чего же не разбудил нас, когда пришел? Мы бы тебя чаем напоили, на ороне бы постелили. А то лег, как попало.

— Не хотел тревожить вас.

— Еще переночуешь или пойдешь?

— Пойду. Хорошо бы сегодня до Урасалаха добраться.

— Путь неблизкий, — сказал хозяин, покачав головой. — Старуха, принеси суорат[27], пусть выпьет на дорожку, подкрепится.

Провожая гостя, старик спросил:

— Как там живут слободские?

— Живут, как все. Думал вот разжиться мукой.

Старик понимающе улыбнулся:

— Не за мукой ты туда ходил. Ладно, ладно, не волнуйся… Приедешь в город, скажи красным, пусть побыстрее разделаются с этими грабителями. Житья от них не стало! Передай, здесь красных ждут.

— Ладно, передам. Мы скоро придем! До свидания!

До Урасалаха Федор добрался поздним вечером. Замерз, проголодался. Подошел к первой юрте и ступил было во двор. Из юрты, громко разговаривая, вышло несколько мужчин. Только теперь Федор увидел лошадей, привязанных к изгороди. Мимо Федора, прижавшегося к дереву, прошли четверо бандитов с ружьями. Притаившись, он ждал, пока те сели на лошадей и ускакали.

Узкая, плохо утоптанная тропинка привела Федора к мерцающему невдалеке оконцу маленькой юрты. Не обнаружив ничего подозрительного, Федор распахнул дверь. В камельке трещали сухие дрова, в большом медном котле варилась зайчатина. Возле очага лежала серая собака.

Первым обернулся старик, сидящий на ороне, у самого входа.

— Здравствуйте, — негромко сказал гость.

Теперь обернулся и молодой человек — он возле камелька строгал топорище.

— Здравствуй, — ответил старик.

В юрту вошла молодая женщина, поставила на пол берестяной подойник с молоком.

Старик подвинулся, давая усталому путнику место на ороне.

Сваренное мясо поделили на четыре доли, пригласили к столу Федора.

— Садись ужинать с нами.

Гость быстро управился со своей порцией.

За ужином старик спросил:

— Издалека идешь, добрый человек?

— Из Амги.

— Ну, как там живут на Амге-матушке?

— По нынешнему времени…

— Да, времена нынче тяжелые, — сказал старик и закашлялся. — Ходят слухи, будто вчера в Бютяйдяхе бандиты заживо сожгли Никуса Юродивого.

По спине у Федора пошли мурашки:

— Сожгли?..

— Так говорят. Вот какие нынче времена — людей и заживо жгут.

…Расстался Федор с Никусом в Хаптагайцах. На прощанье Никус напутствовал:

— Смотри, будь осторожен. Если попадемся — уговор: впервые друг друга видим.

Федор сомкнул усталые веки и представил огромный костер. Ему стало жутко…

Увидев, как гость побледнел, старик спросил:

— Ты знал этого беднягу Никуса?

— Один раз видел, олонхо он сказывал.

— Он, несчастный, весь свой век ходил от юрты к юрте, людей тешил. А своей крыши над голевой не имел. Говорят, когда его связали и бросили в костер, он крикнул: «Скоро сами сгорите в пламени!»

Спать Федора положили около двери, на ороне. Сквозь дрему он вдруг услышал скрип шагов по снегу и топот в юрте. Федор открыл глаза и увидел темные фигуры вооруженных людей. Один из пришедших разворошил угли в камельке и подложил сухих поленьев, чтобы осветить юрту.

— Кто-нибудь есть из посторонних? — пискляво спросил он.

— Нет, все свои, — спокойным голосом ответил старик. — К нам гости не наезжают, самим нечего есть.

— На ночевку никто не просился?

— Нет, бог миловал. Ночлежники и нищие — народ хитрый, просятся к тому, кто накормит и на дорогу даст. А что я подам? У самих желудки пустые…

— Ну, пошли! — заплетающимся языком сказал одни из бандитов.

Встревоженный ночными посетителями, Федор больше не сомкнул глаз. Старик встал, подошел к камельку, прикурил трубку.

— Кого они ищут? — спросил гость.

— Двуногие звери совсем взбесились, охотятся на прохожих и нищих. Три дня назад еще не трогали, а позавчера велели доносить обо всех прохожих, ночлежниках, нищих. Кого-то ищут, хотят убить. Живешь как в аду. Сына моего все норовят заарканить в солдаты. А он не соглашается. С утра пораньше уходит в лес охотиться на зайцев. Допоздна дома не показывается.

— А почему бы ему на время не скрыться? — спросил Федор.

— А куда пойдешь?

— Хотя бы в Амгинскую слободу. Там красные.

— В слободе красные? — удивился старик. — Дней десять назад они тут кричали на весь лес: «Мы заняли слободу, перебили всех красных!» Оказывается, лгали. Где уж им со своими берданками тягаться с красными!

— Я своими глазами видел в слободе красных. Они даже не думают сдаваться бандитам. — Федор встал, начал одеваться.

— Ты куда собираешься так рано?

— Надо уходить отсюда.

— Будь осторожен. Старайся не выходить на дорогу. Не ровен час — напорешься на этих… Ты как в Амгу-то пробирался?

Федор объяснил, как найти в Усть-Эбэ тропинку, которая выведет в слободу. Предупредил, что идти по ней можно только ночью.

Хозяин юрты поблагодарил за хорошую весть и вышел на улицу, показал, в какую сторону лучше идти, чтобы не нарваться на бандитов.

Федор благополучно выбрался из селения и по обочине дороги зашагал к лесу. В небе мерцали холодные звезды, под ногами предательски скрипел снег. В лесу не страшно — в случае чего легко можно было скрыться. Но вот дорога пошла через поляну, к тому же начало светать. Федор шел и оглядывался по сторонам, прислушиваясь.

Без приключений путник пересек большие аласы и густую тайгу Восточно-Кангаласского улуса и благополучно добрался до Ломтуки. Далеко виден был большой, крытый тесом дом на холме, окруженный всякого рода постройками: амбарами, конюшнями, хотонами — усадьба Монеттаха — местного богача.

Алас вокруг усадьбы усеян маленькими домишками и юртами. В них жили батраки Монеттаха.

Переночевав в юрте, Федор утром пошел в село Хаптагайцы, раскинувшееся на самом берегу Лены.

С высокой горы река видна была как на ладони. Между снежными заносами и сугробами на другой берег тянулась извиваясь узкая, чуть сероватая полоска дороги.

Федор готов был закричать от восторга:

«Вернулся я к тебе, матушка-Лена, жив и невредим! Вернулся!..»

Попробуйте найти якута, который бы не любил родную Лену трогательной сыновьей любовью! Есть ли на свете река красивее? Ее скалистые берега поросли древними величавыми лесами. Издали они походят на гребешки из мамонтовой кости, вырезанные волшебными руками костореза. И тянутся эти гребешки, окутанные сизой дымкой, без конца и края.