— Не надо было оставлять мать. Так можете потерять друг друга.

Узнав, что Семенчик окончил церковноприходскую школу, Иннокентий обрадовался.

— Да ты грамотный! А мне позарез нужен писарь. Оставайся у меня, если хочешь.

Семенчику некуда было податься: согласился.

Купец тут же принес конторскую книгу в попросил Семенчика разобраться в каракулях, написанных его рукой. Прочитать их было невозможно.

— Вот так и записываю, а назавтра сам не могу ничего понять. Давай пиши все сначала. — Он стал диктовать. — «Старику Марба пять аршин ситца… Стоимость — два безмена масла… Сыну Ньалбарытта пять аршин сукна на шубу — за корову… Жене Чоротто один лист табаку — за фунт масла… Старику Куллурутта десять аршин ситца — за трехгодовалого бычка…»

Семенчик писал под диктовку купца и думал: «Однако, ты живоглот, каких поискать. Дерешь с соседей по три шкуры за табак и ситец».

Купец был доволен конторщиком, но боялся, что тот уйдет от него. Грамотные люди везде нужны.

Однажды к ужину в дом Иннокентия нагрянул вислогубый Федорка. Он был при шашке и нагане, в новом френче.

— Пустите переночевать, если не боитесь! — громко сказал гость и дурашливо засмеялся. — Что, не ждали?

— Не ждали, — ответил Иннокентий, разглядывая Федорку. — Ты никак в большое начальство вышел?

— А что, заметно? — расцвел Федорка. — Служу при тюрьме в самом Якутске. Вся тюрьма забита большевиками. И в Иркутске все тюрьмы полны.

— Не слышно, кто теперь у нас царем будет? — спросил купец.

— Колчак.

— А большевики не вернутся?

Федорка, не ожидая приглашения, сел за стол рядом с Семенчиком.

— С того света никто еще не возвращался. Считай, что всех похоронили.

— Всех ли?

— Кое-кто прячется, но мы всех их разыщем.

— Так уж всех? — засмеялся купец.

— До единого переловим… Чей это парень? — Федорка хищно уставился на Семенчика.

— Это здешний, — ответил купец. — У меня писарем служит.

— A-а… У каторжника Федора тоже вот такой… Говорят, с красными приехал. Найти бы его!.. Этого бы я в тюрьму не повел. Сам бы, своей рукой… Взял бы вот так!.. За глотку!

У Иннокентия дрогнула бровь, глаза на мгновенье скосились на Семенчика, который сидел ни жив ни мертв.

— Чем-нибудь провинился сын Федора? — равнодушным голосом спросил купец, не подавая вида.

— Помог красным ограбить Шарапова и утек с ними в Якутск. Я письмо получил. Ну, если поймаю гада!.. И мертвому горло перегрызу!.. От меня не уйдет!.. В Якутской тюрьме нет его. Где-то еще гуляет.

Разошедшийся Федорка не обращал внимания на Семенчика, который сидел тут же без кровники на лице. Иннокентий бросал на своего конторщика косые взгляды, и будь Федорка понаблюдательнее, он бы понял, что тут что-то неладно. К счастью, Федорка ничего не заметил, а купец промолчал.

Вислогубому Федорке постелили в комнате, где спал Семенчик.

— А ты ляжешь в сенях, — не глядя на конторщика, сказал купец.

Иннокентий долго не ложился, бродил по дому, несколько раз ходил во двор, наконец угомонился.

Семенчик, притворявшийся спящим, тихонько встал, оделся и вышел на улицу…

Тайга поглотила жалкие остатки отряда. Федор долго бродил по лесу, искал своих людей, но так никого и не нашел.

На пути Федора попалось озеро. Он пошел по берегу и вскоре увидел одинокую юрту, убогую и обшарпанную.

У очага сидел маленький сморщенный старик и ел вареных карасей. Деревянная ложка проворно стучала по миске, выгребая рыбную кашицу.

Федор поздоровался и, не ожидая приглашения, присел на орон — он с ног валился от усталости. Старик положил ложку, вытер тыльной стороной руки вспотевшее лицо.

— Откуда и куда держишь путь, добрый человек?

Федор неопределенно махнул рукой и спросил:

— А где я нахожусь?

— Маленькая Эбе. В трех верстах отсюда Большая Эбе. Да ты никак заблудился?

Гость утвердительно кивнул головой.

Старик понял: прохожий не хочет рассказывать о себе — и перестал расспрашивать.

В юрту вошла худая старуха с добрым кротким лицом.

— А я думала, сыновья с охоты вернулись, — сказала она, увидев Федора.

— Покорми человека, он голоден, — распорядился старик, убирая миску.

Женщина принесла Федору вареных карасей, налила в берестяную чашечку чаю.

— Издалека, сынок, идешь?

— Из Вилюя, мать, — признался Федор, почему-то проникаясь доверием к хозяйке. — Я из отряда красных. Нас белые разбили. Еле ноги унес.

Старуха всплеснула руками и присела, глядя на гостя. Старик перестал набивать трубку и тоже уставился на Федора.

— Ты из тех, сынок, которые за Ленина? — потеплевшим голосом спросила хозяйка.

Федор подтвердил, что он — за Ленина.

Старики многозначительно переглянулись.

— Свой человек, — обрадовался хозяин. Я так и подумал.

Старик со старухой были наслышаны о том, что вокруг происходит. Они стали расспрашивать, надолго ли пришли белые и какая теперь власть в Якутске. Федор не мог сказать ничего определенного, так как сам не знал, что делается в городе.

Гостя уложили спать. Утром с рыбалки вернулись двое сыновей стариков. Они стали уговаривать Федора остаться у них на лето. Не идти же ему в Якутск, когда кругом белые. Еще схватят. A тут можно пересидеть до поры до времени.

Федор поддался на уговоры и остался.

Уйдя от Шарапова, Майя недели две не могла найти себе пристанища, пока ее не приютил одинокий старик. Юрта его стояла на окраине села. Старик почти не жил дома — возил лес на прииски Шарапова.

Хозяин убогой юрты не прогадал, пустив к себе квартирантку. На нее он свалил все хозяйство — две коровы, телку и пару лошадей. Теперь можно было спокойно ходить на поденку, ни о чем не заботясь.

На плечи Майи легла тяжелая мужская работа. Она заготовляла дрова, кормила и поила скот, убирала навоз. У нее появилась одышка, на ногах вздулись вены, виски покрыла седина. Тревога и постоянная тоска по сыну старили ее не по дням, а по часам. Как-то в лесу, укладывая дрова, она отчетливо услышала голос сына: «Мама!..» Женщина замерла, в надежде еще раз услышать дорогой голос, но ничто больше не нарушило тишины. Майя безутешно зарыдала.

Однажды в слякотный осенний день раздался на реке пароходный гудок. Ей показалось, что он зовет ее. С каким-то добрым предчувствием Майя торопливо оделась и по размокшей дороге пошла к пристани. Промозглый ветер с дождем бил в лицо. Майя ускорила шаги, стараясь согреться. На пристани было пустынно. Облезлый пароходик подтащил к шараповскому складу две баржонки.

С баржи соскочил белокурый парень, поздоровавшись, спросил, где живет купец Шарапов.

Майя показала дом купца. Ее так и подмывало спросить, какое у проезжего дело к Шарапову. Все же решилась, спросила:

— Наниматься к нему приехали?

— Нет. Я не к купцу. К его работнице Марии Владимировой. У меня к ней дело.

— Какое? — вырвалось у Майи. — Я и есть Мария Владимирова. — Последних слов она не расслышала.

— Вы — Мария Владимирова!.. — обрадовался парень. — Сын у вас есть, Семенчик?

Видя, как она изменилась в лице, парень поспешил успокоить:

— Я от вашего сына. Жив он и здоров. Живет в Якутске. Низко кланяется вам и просит, чтобы не беспокоились. Работает в типографии.

Майя схватила парня за руку, боясь, что он уйдет и она больше ничего не узнает о Семенчике. Говорить она не могла от волнения.

— Как он там? — еле справилась с непослушными губами Майя.

— Воюет с буржуями, делает мировую революцию.

— Воюет… А кругом Колчак.

— Колчаку, мамаша, скоро будет крышка!.. Ну, не горюй!.. — Парень застенчиво улыбнулся и, достав из кармана кусок сахару, протянул Майе.

Отойдя немного, он обернулся и помахал рукой.

Майя долго смотрела ему вслед. Он пошел вверх по скользкой дороге и свернул налево, в тайгу. Когда парень скрылся в лесу, Майя тоже медленно пошла домой. А дождь все лил и лил, словно хотел смыть с лица матери слезы. Но они все капали и капали, теплыми ручейками стекали но щекам…