В амбаре стояли столы, оконные рамы, двери от дома. Федор, не обращая внимания на плач и повизгивания старухи, стал выносить все это во двор.

Федорка, видя, что ничего путного из затеи матери не получилось, силой потащил ее к юрте.

Оччорот помог Федору вставить оконные рамы, навесить двери. Майя никак не решалась войти в дом, напуганная проклятиями Авдотьи. У нее даже мелькнула мысль, не отказаться ли от этого гнезда. Все равно жизни не будет.

— Федор, я боюсь…

— Не бойся, входи. Волков тут нет, — сказал Федор. Он взял Майю за руку и ввел в пустой дом.

Староста ушел домой, успокоенный. Он выполнил предписание господина заседателя.

Федор запер наружную дверь, разжег в камине огонь, поставил кипятить чайник. Семенчик тут же уснул на ороне. Майя стала опорожнять берестяное ведерко, в котором принесла посуду.

Слышно было, как вокруг дома разъяренной волчицей бродила Авдотья, бормоча проклятия.

Проснулись Майя и Федор поздно, солнце уже поднялось. Майя боялась одна выходить во двор, тем более она увидела в окно Авдотью. Старуха, измазанная глиной и землей, волокла на себе звено забора. Она перетаскивала забор к юрте.

Федор и Майя вышли из дому. Майя подоила корову, а Федор принес воды, затопил печь, чтобы приготовить завтрак.

Увидев, как из трубы дома пошел дым, Авдотья вошла в юрту, растолкала спящего сына и несколько раз огрела его палкой.

— Спишь, собачья морда!.. — закричала она. — Был бы ты человеком, как все, утер бы слезы матери!

— Говори, что надо… Все сделаю, — сказал Федорка, прикрывая голову.

Старуха села на орон, рядом с сыном.

— Ты бываешь везде, видишься с людьми, — зашептала она, словно их мог кто-то услышать. — Говорят, будто эта змея подколодная, жена Федора, тайно сбежала от родителей. Ты бы привез сюда шамана Сыгыньяха и его жену удаганку Алысардах. Они, говорят, камлали, когда она исчезла. Пусть шаманы помогут нам избавиться от этой страшной женщины. Она — оборотень!..

Федорка ничего не понял.

— А чем нам могут помочь шаманы? — спросил он.

— И когда ты только поумнеешь? — опять разразилась криком Авдотья. — Вот наказание на мою голову!

— Поумнею, маманя, поумнею, — пообещал Федорка.

Правда, за последние годы жизнь кое-чему научила его. Несколько раз Федорка был побит за шулерство — проделывал он это неуклюже и часто попадался. А сколько раз он так проигрывался, что вставал из-за стола, не имея во что одеться… И голодному ему приходилось бывать. Раньше Федорка не мог смотреть на белые оладьи с маслом, а теперь был рад черной лепешке.

«Мои родители были глупыми людьми, — думал он. — Они зачем-то разводили уйму скота, а потом не знали с ним покоя. У меня столько скота не будет, самое большое — десять голов. Скот свой я буду забивать на мясо и продавать. У меня будут деньги в кармане и — никаких забот о сене, об уборке хотона».

Слова Федорки «Поумнею, маманя, поумнею» — умилили Авдотью.

— Ты, сыночек, привези к нам шамана, я сама все ему объясню, — сказала она.

Федорка куда-то уехал. Авдотья перестала бродить вокруг дома.

Южная сторона неба была солнечная, светлая, а на закате поднялись тучи, подул теплый, легкий ветерок. Роща, темнеющая за домом, шумела загадочно и неприветливо.

Майя принялась за уборку, горячей водой мыла стены, потолок, окна, двери, полы.

«Вот теперь и мы с Федором заживем, как люди», — радовалась она.

Из жердей, оставшихся от старой изгороди, Федор соорудил летний хотон. К вечеру вокруг хотона стояла небольшая изгородь. Теперь корову и телку можно было выпускать на ночь из хотона.

На следующий день Федор с утра пораньше пошел в лес, нарубил столбов и жердей для изгороди, сделал волокушу для трехгодовалого бычка, чтобы можно было материал переправить домой.

Новая изгородь получилась на славу ровная, добротная — любо-дорого посмотреть. Во дворе пахло свежей древесиной и смолой.

К новым хозяевам стали приходить люди из Хамагаттинского наслега и других мест посмотреть, кто поселился в яковлевском доме и как теперь он выглядит.

Всех, кто приходил, Майя ласково встречала, приглашала в дом.

По наслегу пошли разговоры о том, какая у Федора приветливая и красивая жена, какая она умница и хозяйка.

Федор привез леса и на месте старой развалюхи поставил зимний хотон. Новый хозяин рано вставал, поздно ложился — приближалась страдная пора, и надо было успеть устроиться на новом месте.

Федорка ездил по Средневилюйскому улусу, останавливался на ночлег у зажиточных людей или у любителей картежной игры. Случалось, что он нападал на простачков и выигрывал у них деньги.

Однажды Федорка заночевал у крестьянина по фамилии Гоголев. Всю ночь ночлежник играл в карты с местным картежником Харлампьевым, но так ничего не выиграл и не проиграл.

— Кто у вас улусным головой? — как будто между прочим спросил Федорка у Харлампьева.

— Да есть тут один старик, — ответил тот, — Харатаев. Его всякий раз выбирают, потому что богат. Говорят, дочь у него то ли повесилась, то ли утопилась из-за неудачного замужества. — Харлампьев стал тасовать карты.

Федорка играл невнимательно, думал о том, как получше и похитрее расспросить о якобы умершей дочери Харатаева.

— Довольно играть, давай выпьем, — сказал Федорка и смешал карты.

Они сложились, купили бутылку водки и выпили. Харлампьев расчувствовался и пригласил Федорку домой. Дома опять появилась бутылка.

— Да, ты не договорил: что случилось с дочерью Харатаева? — заплетающимся языком спросил Федорка. — Каким образом она пропала?

Харлампьев полез к Федорке целоваться.

— Разве ты не знаешь? Об этом все знают. Ах, ты живешь далеко… Почему такие хорошие люди живут так далеко от меня? Ты спрашиваешь о дочери Харатаева?.. В свое время тут у нас только и говорили об этом. Есть такой шаман, как его… Сыгыньях, старик, ясновидец — таких поискать. Это он отгадал, куда девалась девка, — повесилась, потом свалилась в реку — веревка не выдержала. Было тут делов. Девка-то потом в демона оборатилась, в злого духа. По всей округе шлялась — страху было, рассказать невозможно. Ходила-бродила повсюду, пока не обосновалась дома, у своих родителей. Отец с матерью от испуга чуть на тот свет не отправились. Хорошо, нашлись старцы, которые покамланили и прогнали демона. С тех пор стало спокойно.

— Какие старцы?

— Шаман Сыгыньях, удаганка Алысардах и еще кто-то, не помню. Втроем работали!..

Наутро Федорка поблагодарил за хлеб-соль и гостеприимство и заспешил к Сыгыньяху.

Шаман встретил его не очень приветливо, но все же выслушал.

— Очень больной человек, — убеждал Федорка. — Если не покамланить над ним, может умереть.

— Больно далеко ехать, — ответил Сыгыньях, — время проведу и не накошу себе сена.

— Купишь себе сена. Больных у нас тьма-тьмущая: чахотка и простуда всякая — заработаешь себе не только на сено.

Сыгыньях после колебаний согласился ехать в Немцы.

Федорка привез шамана к себе в юрту. Шаман переступил порог и стал глазами искать больного. Навстречу Сыгыньяху вошла улыбающаяся Авдотья — она очень обрадовалась приезду важного гостя, усадила его за стол и стада угощать. Еду она подавала в дорогой серебряной посуде, что удивило шамана: юрта бедная, а посуда — такая бывает только у богачей.

Когда у шамана от водки затуманились глаза, Авдотья села рядом с ним, прикрыв дверь.

— Что у кого болит, тот о том и говорит, — начала она. — Есть тут одна женщина, которая называет себя дочерью Харатаева. Слыхал?

Еще бы Сыгыньях не слышал о дочери Харатаева — Майе. Только зачем эта старая, неопрятная баба о ней вспомнила? Тем более что он приехал к какому-то больному? Опять о дочери Харатаева… Она здесь живет?.. Еще этого не хватало. А знает ли об этом улусный голова Харатаев?.. Не знает? Удивительно… Вдруг еще прослышит, старый дурак… Из-за нее обнищали?.. Обнищал и умер сам Яковлев, улусный голова! Вот это работа!.. Он бы ушам не поверил, если бы глаза не видели: нищенская юрта и дорогая посуда — жалкие остатки от былых сокровищ. Теперь ему ясно, зачем его привезли в такую даль.