— Где Федосья была и кто ее кормил оладьями, она по сей день не знает, — закончил Федор свой рассказ. — А может, все это ей приснилось.

Дорога потянулась по северной окраине большого озера Ннджили, полного всевозможной дичи. С озера со свистом вылетели селезень и кряква. Возле озера у дороги показался маленький бревенчатый домик.

— Зайдем в домик, передохнем и поедем дальше, — сказал Федор.

— А вдруг там черти. — испугалась Майя.

— Не бойся, здесь живет рыбак, — успокоил ее Федор. Он спешился и помог Майе слезть с коня.

Федор передал ей повод и скрылся в домике. Вскоре он выглянул из двери:

— Майя, привяжи коня к дереву и иди сюда.

Майя привязала лошадь и нерешительно пошла к домику. Переступив порог, она услышала запах жареной рыбы. Федор уже успел истопить печку и подогреть на вертеле несколько карасей. В тесном домике никого не было. В одном углу лежала пустая постель. Хозяин, видимо, ушел на промысел.

— В тот раз, проезжая мимо, я тоже заходил сюда. Хозяин дал мне тогда тымтай с жареными карасями. Бери, Майя, угощайся. — Федор протянул Майе большого карася.

— Разве можно без спроса? — удивилась Майя. — А вдруг нас застанет хозяин?

— Я знаю хозяина, он добрый.

— Но ты ведь сам взял.

— Ну и что же? Я ведь лишнего не беру.

Майя с аппетитом поела жареной рыбы, и до того ей хорошо и радостно стало, что она весело улыбнулась Федору:

— Есть ли на свете люди счастливее нас?! — И положила свою голову ему на грудь.

На третьи сутки они добрались до Кобяйской низменности. Местность эта — болотистая, кочковатая. Комары и мошки тучами носились в воздухе, слепили глаза, мешали дышать. Измученные, покрытые волдырями от укусов. Федор и Майя дотащились до Намского улуса. Один старик, знакомый Федора, рассказал, что вокруг рыщут батраки Яковлева, ищут пропавшего коня.

У Федора похолодело в груди. Он покосился на Майю, желая узнать, какое впечатление на нее произвели слова старика, но та, казалось, не слышала его. Ей хотелось поскорее добраться до места и отдохнуть после изнурительной дороги.

Федор и Майя сели на лошадь и поехали дальше. Измученное животное еле перебирало ногами, отмахиваясь хвостом и головой от наседавшего гнуса.

— Вот это моя долина, — тихо сказал Федор.

— Наконец-то приехали, — обрадовалась Майя.

— Нам нельзя ехать к Яковлеву, он зол на меня за лошадь, и нам худо будет. Не так далеко отсюда, в Кильдемцах, живет один купец, я его знаю. Поедем-ка к нему.

— Нет, поедем к Яковяеву. Пусть отдаст дом твоих родителей, чтобы нам было где жить.

Майя думала, что ей, дочери Харатаева, Яковлев не посмеет отказать.

Они медленным шагом поехали мимо дома Яковлева. Возле ворот в тени сидела Авдотья, жена головы. Увидев Федора и Майю, восседавших на одной лошади, хозяйка не очень удивилась. На Майе было чистое ситцевое платье хорошего покроя, и хитрая Авдотья догадалась, кого Федор привез. «Это та, которая отвергла нашего Федорку». Чтобы все слышали во дворе, она громко загорланила:

— Свадебный поезд приехал! Какой роскошный! Наш батрак привез молодую жену, дочь головы Харатаева.

Лицо Майи покрылось краской, в горле застрял горький комок, на глаза навернулись слезы. Ее впервые в жизни унизили.

В это время со двора выскочил огромный лохматый серый пес и с яростным лаем набросился на седоков. Майя от испуга задрожала и громко крикнула:

— Уберите пса!.. У вас даже собаки набрасываются на людей из-за угла!

Федор стегнул поводом коня и отъехал от ворот.

— Ах ты, негодница, собакой меня обозвала! — закричала вслед Авдотья.

— Ты зачем ее дразнишь? — спросил Федор, когда они отъехали подальше. — Теперь нам от нее жизни не будет.

— Пусть знает, что я не дам ей сесть себе на голову, — решительно ответила Майя.

Разъяренная супруга головы взбежала на крыльцо и закричала:

— Где ты?.. Выходи, встречай Федора с женой! — Она настежь распахнула дверь и, тучная, запыхавшаяся, остановилась у порога.

Яковлев сидел с улусным письмоводителем и проверял сведения о податях, представленные наслежными старостами. «Уж не рехнулась ли она?» — подумал Яковлев, удивленно глядя на Авдотью.

Лицо ее, плоское и продолговатое, стало багровым, точно луна на шестой день полнолуния в декабре.

— Ты что пугаешь людей своим криком? Спокойно не можешь говорить?

Яковлев привык покрикивать на стариков и старух, приходивших к нему в управу с жалобами на притеснения, и тон этот усвоил при обращении с женой.

— Говорю, Федор твой вернулся. И не один, а с женщиной. Там такая красавица! Наверно, дочь Харатаева привез.

Теперь на лице Яковлева выступил багрянец.

— А коня… — выдавил голова.

— Привел, привел. Первый раз сам дал ему коня, одел, как княжца, и послал свататься. Во второй раз он без спросу поехал. — В голосе Авдотьи слышалась издевка. — А в третий раз он что-нибудь такое сотворит!

Яковлев обрадовался, что любимый конь нашелся, и уже спокойно сказал:

— Говоришь, с женой приехал. Что ж, лишняя батрачка нам не помешает.

Авдотья вспылила:

— Обрадовался, старый дурак! Сейчас она ни за что ни про что обозвала меня собакой. Погоди, ты тоже попадешься ей на язык. Она не посмотрит, что ты голова. Дожила, на старости лет собакой назвали. — Из раскосых глаз Авдотьи побежали слезы.

— Как? Обозвала тебя собакой? Ты, наверно, что-нибудь ей сказала?

— А хотя бы и сказала! — Авдотья затрясла большими кулаками. — Подумаешь, недотрога. Разве порядочная женщина повесится батраку на шею? А ты сиди помалкивай. Так она придет и пырнет тебя ножом. Ты досидишься.

Крик Авдотьи взвинтил Яковлева. Нет, он поговорит с Федором, спросит, где он в течение десяти суток гонял коня. И у этой спросит, за что старую женщину, мать семейства, собакой обозвала.

Яковлев позвал слугу Малаанайа и послал за Федором.

Федор и Майя вошли в юрту, где жили батраки. Весеннее солнце плохо освещало юрту сквозь крошечные оконца. В ней стоял полумрак. Слепая Федосья сидела и на колене сучила из конской гривы веревку. Девушка, одетая в рваное платье, заквашивала молоко. Это была Маланья. Увидев Федора, она воскликнула:

— Бабушка Федосья, ваш сынок Федор вернулся! Живой, здоровый!

Федосья повернула голову к двери:

— Федор, приехал? Где ты пропадал так долго, куда ездил?

— Ездил по делам, не так далеко отсюда.

В юрту вошли батрачки и стали рассматривать Майю. Услышав перешептывание, старуха спросила:

— Вы о чем там шепчетесь?

Девушки притихли, смущенные. Только Маланья, быстро взглянув на Майю, сказала:

— Бабушка, ваш Федор не один.

— Милый, с кем ты приехал? — спросила Федосья.

— С женой, бабушка. — ответил Федор.

Девушки, сдерживая смех, прыскали. Старуха, словно рассердившись, повернула к ним свое лицо. Те притихли. Федосья обратила свои незрячие глаза к Федору.

— Ну-ка, покажи свою жену. Как звать ее, откуда?

Майя подошла к старухе и протянула ей руку. Слепая взяла руку, провела по ней шершавыми ладонями, пощупала платье.

— Зовут меня, бабушка, Майей. Родилась я и выросла на Вилюе.

— У тебя, доченька, мягкие, нежные руки, не такие, как у наших девушек. Как бы я хотела посмотреть на тебя и на своего сыночка Федора!.. Девушки, согрейте чайник, — распорядилась Федосья. — Мои дети с дороги проголодались.

— Сейчас вскипячу. — сказала худая бледная батрачка Варвара и, налив в зеленый закопченный чайник воды, поставила в печку. Другая девушка подбросила в печку дров и поставила варить кашу.

По дороге Федор много рассказывал Майе о Федосье, и Майю как-то сразу потянуло к старухе, будто она знала ее давным-давно.

Как только чайник вскипел, на пороге показался Малаанай. Широкое, тупое лицо его было хмурым.

— Федор, бегом к хозяину!