— Федор, скорее иди к господину голове! Он ждет тебя. Ну, пошевеливайся!

Федер не торопясь встал.

— Не ходи, Федор, — остановила его Майя. — Я сама пойду! — И, не дав Федору опомниться, выбежала из юрты, чуть не сбив с ног Малааная.

Федорка долго лежал на спине, дрожа от страха. Ему казалось, что Федор вернется и снова начнет его избивать. Потом он поднял голову: Майя с Федором были далеко. Он вскочил на ноги. Все лицо у него ныло от ударов, рубец на щеке вспух и болел нестерпимо. Федорка заскулил тихо, по-собачьи, утирая рукавом слезы. Только сейчас он вспомнил о ружье и заметался. Им вдруг овладела ярость. Схватив ружье, он затряс им, грозя в ту сторону, куда пошли Федор с Майей.

«Ну, погоди же, вонючий пес, — с яростью подумал Федорка, — Отец задаст тебе жару».

Он опустился к долине, взошел на кладку и посмотрел в воду. След от плети на щеке стал темно-синим. Федорка всхлипнул и, потеряв равновесие, чуть не свалился в воду. Сойдя с кладки, он увидел оставленные Майей подснежники и с яростью стал топтать их ногами.

Дома Авдотья заждалась сына и, как только он показался во дворе, пошла ему навстречу.

— Что с твоим лицом? — ахнула она, побелев. — Девки, тащите водку, тряпку, надо примочку делать! Где тебя так разукрасили?

Вместо ответа Федорка громко заплакал, не стесняясь подбежавших батрачек. Горничная Марфа держала в руках пустую бутылку:

— Водки нет, кончилась…

— Вылакали? — разразилась криком Авдотья. — Ни капли не оставили, погибели на вас нет! Откуда хочешь доставай водку!..

На шум из дома вышел Яковлев. Стоя на крыльце, он спросил:

— Что тут стряслось? Это мы вчера с письмоводителем опохмелились. А зачем тебе водка?

— Зачет, зачем?.. — шумела на весь двор Авдотья. — Залил глаза и ничего не видит. Погляди на своего сына.

— А чего мне на него глядеть-то? — Яковлев подошел к Федорке. — Эва, где это тебя угораздило?

— Это Федор хлыстом…

Авдотья хотела что-то сказать, да так и осталась с открытым ртом. Глаза ее полезли из орбит, лицо вытянулось, побледнело.

— Видали разбойника?.. — визгливо закричала она. — Разжирел на нашей простокваше, силу некуда девать, так он на ребенка с дракой полез… Изувечил!.. Слышите, люди, изувечил!.. Теперь моя очередь!.. Не сегодня-завтра придет и задушит!.. — Авдотья подскочила к мужу и схватила его за шиворот. — Это ты во всем виноват, ты!.. Женил его на этой змее, дочери Харатаева, белоручке. Все имущество им, наверно, отпишешь, меня с сыном по миру пустишь!

Яковлев оттолкнул жену. Лицо и толстая шея его налились кровью.

Авдотья не умолкала:

— Свой норов на мне показываешь, а одного батрака не можешь обуздать. А еще улусный голова!.. Да какой из тебя голова? Тряпка.

— Перестань! — заорал Яковлев.

— Не перестану!.. Этот разбойник чуть не убил моего ребенка, а я должна молчать?..

— За что он тебя ударил? — стараясь перекричать жену, спросил Яковлев.

— Я к его жене… — Федор шмыгнул носом, совсем как мальчишка. — А он…

— Опять напроказил? — У Яковлева задрожали губы.

— Нет… Только собирался…

— К жене батрака полез. Как тебе не совестно? Так тебе и надо.

Авдотья обняла сына и, зло глядя на мужа, сказала:

— Только и знаешь, что ругать ребенка из-за каждого пустяка. А тому разбойнику, наверно, спасибо скажешь.

— Пусть не трогает чужих жен, — сердито ответил Яковлев.

— Ах, бедненькая, от нашего сына чуть не понесла. Жена… Какая она жена? Да ведь у нее ни стыда, ни совести! Да с такими только так и надо!.. Ну, чего стоишь, открыв рот? Вызови его, составляй бумагу и в карцер!

Яковлев стоял в нерешительности. Он понимал — Федорке поделом попало, но не прощать же Федора?

— Кто-нибудь видел, как ты к ней лез? — спросил он.

— Нет, никого не было.

— Ты никакой женщины в глаза не видел… Понял? Будут спрашивать, не признавайся.

Федорка ухмыльнулся:

— Понял.

Авдотья завязала лицо сына гарусным платком с бахромой.

Яковлев растолкал письмоводителя Сидора — он спал с похмелья в дальней комнате — и ввел его в курс семейного события.

Сейчас придет Федор нужно составить протокол для передачи господину судье… Батраков надо проучить.

Сидора посадили в первой комнате, поставили на стол чернильницу, положили бумагу. Яковлев сидел рядом с письмоводителем и обдумывал, как он будет вести разговор с Федором, какими словами его встретит, как только он появится на пороге.

В сенях послышались шаги. «Ну, входи, входи, голубчик, — подумал Яковлев. — На сей раз мы с тобой не так потолкуем. Ты у меня за все сполна получишь…»

Дверь открылась. Но что это? — вместо Федора вошла его жена Майя. Федорка, по-бабьи закутанный платком, юркнул в другую комнату. Авдотья даже рот было открыла, чтобы разразиться бранью, но почему-то смолчала и тоже вышла вслед за сыном.

Сидор не то смутился, не то растерялся и, глядя на Яковлева, как бы спрашивал: «Ну, что будем делать?»

Яковлев окинул глазами Майю с ног до головы — она уже целый год батрачила у него, но он ни разу не видел ее и не разговаривал.

Майя заметила, что ее появление вызвало замешательство, и почувствовала себя увереннее.

— Я пришла вместо Федора, — сказала она. — Зачем вам понадобился мой муж?

— Тебя я не приглашал, — грубо сказал Яковлев. — Мне нужен Федор. Закрой-ка дверь с той стороны.

Окрик хозяина не испугал Майю — она была готова к этому. Женщина смотрела на Яковлева немигающими глазами, полными ненависти.

— Если у вас нет ко мне дела, — твердо чеканя слова, сказала она, — то у меня есть о чем поговорить с вами. Узнаете этот бумажник? И вот эти векселя? — Майя достала из бумажника пачку векселей, показала на расстоянии Яковлеву и опять спрятала их за пазухой. — Думаю, вы еще не забыли, как высватали меня за своего батрака, унизили меня и опозорили? Уж не думаете ли вы, что это пройдет для вас безнаказанным? А как вы ограбили родителей моего мужа, тоже не помните? Забрали дом, скот, имущество, а Федора сделали своим батраком. А в прошлом году вы нам с мужем новый счет предъявили — работать на вас задаром целых пять лет. Так вот, хозяин, давай-ка заново сочтемся, посмотрим, кто кому должен.

Майя видела, какое впечатление произвели ее слова. Яковлев весь съежился, побледнел. Он сидел и беспомощно поглядывал на письмоводителя, ища у него поддержки. Но тот тоже не на шутку испугался, ведь фальшивые векселя — дело его рук.

Дверь соседней комнаты с шумом распахнулась. Авдотья, вся расплывшаяся, безобразная, стоя на пороге, ядовито заговорила:

— Эка важная стала, мужа пришла выгораживать. Хотя бы платье зашила, бесстыжая. Да вы поглядите на эту потаскуху! Ну-ка, повернись!..

Лицо Майи залилось ярким румянцем.

— Ты зачем пришла сюда? — грозно спросил у жены Яковлев, — Пошла прочь!

Авдотья затряслась всем телом, взмахнула кулаками, грозя не то мужу, не то Майе, и удалилась.

— Ну, так как, хозяин, — нарушила молчание Майя, — сейчас сочтемся или потом?

Яковлев с шумом вдохнул в себя воздух, словно ему тяжело было дышать, и расстегнул ворот. Письмоводитель, не глядя на Майю, теребил конец скатерти. Чернильница вместе со скатертью съехала на край и свалилась на пол.

Майя повернулась и, сильно хлопнув дверью, вышла.

Сидор суетливо поднял чернильницу и стал вытирать бумагой испачканные чернилами руки. На полу осталась темная лужица.

Они довольно долго молчали, избегая смотреть друг на друга. Первым заговорил Яковлев:

— А ты чего молчал, словно язык проглотил?..

Письмоводитель пожал плечами:

— С этой женщиной лучше бы не связываться…

— Что ей от меня надо?

— Вы же слышали. Требует вернуть дом, имущество и скот, которые перешли к вам после смерти родителей Федора.

— Но ведь я его за это кормил, одевал, обувал столько лет!