У Семенчика не было желания обострять разговор с хлебосольной хозяйкой, но этих слов он не смог пропустить мимо ушей.

— Вам что, не по душе новая власть? — без обиняков спросил он.

— А за что же она должна быть мне по душе? Все как было, так и осталось. Как покупали у Шарапова обувь, одежду, хлеб, так и теперь покупаем. Раньше хоть деньги были, а теперь без золота и пушнины даже не показывайся в лавку. А у нас в семье семь ртов… Ревком! Ревком! А что ваш ревком? В щи его не положишь, вместо мяса есть не станешь и на озябшие плечи не наденешь.

Семеннику нечем было крыть. Люди разуверились в словах, они ждут дел. Для многих ревком — пустой звук. А некоторые думают: это то же самое, что волостная управа.

— А ведь жена ваша права, товарищ Усов, — согласился Семенчик. — До каких же пор Шараповы, Юшмины, Петуховы будут владеть пашнями, сенокосами, стадами, держать в своих руках торговлю? Зачем же тогда Ленин подписывал декрет о земле? А там между прочим черным по белому написано, что земля теперь не частная собственность, а государственная. Вот создадим ревком и возьмемся за богачей. Отберем у них землю и передадим беднякам и батракам. Каждый получит по количеству едоков. У вас, говорите, семь душ. Вот и получите, сколько полагается.

— А вдруг опять власть переменится? — возразила притихшая хозяйка.

— Не бывать этому, — уверенно ответил Семенчик. — Старому нет возврата!

Юному комиссару нравилась откровенность этой женщины. Она говорила, что думала. Ее не расположишь к новой власти пустыми обещаниями. Надо действовать. А в мандате сказано — это место Семенчик помнил наизусть: «Предоставляется право устанавливать на местах Советскую власть, организовывать ревкомы, отменять частную собственность кулаков на землю и распределять их земли среди бедняков без всякого выкупа, изымать имущество у кулаков и национализировать их средства эксплуатации».

А какими средствами эксплуатирует трудящихся Шарапов? Известно, купец наживается торгом. Лавка… Да-да — лавка!

— Создадим, товарищ Усов, ревком и закроем лавку Шарапова. Это — в первую очередь.

— Да вы что? — испугалась хозяйка. — Что за власть, которая лавки закрывает? Что же мы тогда будем делать?..

— Нельзя закрывать лавку, — согласился с женой Усов. — Все село у Шарапова покупает продукты, одежду.

— У Шарапова, — поймал на слове Семенчик. — А мы сделаем так, чтобы покупали не у Шарапова, а у государства. Понимаете? Откроем советскую, государственную торговлю.

— А деньги где? — спросил Усов. — Старые не годятся, а новых еще нет.

Хозяйка переводила взгляды то на мужа, то на гостя, теребя кончик платка. Все, о чем они говорили, было страшно интересно.

— Скоро будут деньги, советские, — заверил Семенчик. — А пока что будем отпускать товары в обмен на золото, масло, пушнину. А многосемейным беднякам давать в долг.

— А шуметь не начнут? — настороженно спросил Усов. — Скажут, грабят красные, лишают людей имущества.

— Этого не следует бояться. Раз мы отняли у богачей власть, должны отнять и средства эксплуатации. На то и диктатура пролетариата.

Хозяйка оживилась. Ей нравилась запальчивость гостя. Его бы устами да мед пить!

Усов молчал, как будто колеблясь. Он не мог представить, как и кто будет отбирать у Шарапова имущество и возможно ли это вообще.

— Ну-ка, дай еще раз взгляну на твой мандат, — попросил Усов.

Семенчик охотно вынул бумагу и показал пальцем, на что надо обратить внимание.

Иван внимательно перечитал мандат и спросил:

— Изъять и национализировать средства эксплуатации… Это что значит?

— Отобрать всю землю и имущество у богачей и передать в собственность государства. А государство землю и скот передаст крестьянам.

— Ну что ж, коли есть такой закон, можно изъять, — решился наконец Усов.

С утра дул холодный, пронизывающий ветер и моросил дождь. А к середине дня небо прояснилось, заблестело, как лебединое крыло.

Семенчик хорошо знал Мачу, измерил село вдоль и поперек. Летом он бегал здесь босиком, а зимой в дырявых валенках, в которые всегда набивался снег.

Никаких изменений в селе в его отсутствие не произошло. У дороги, что вела к пристани, стояли постройки купца Шарапова: высокий дом с резными ставнями и наличниками, складские помещения, две лавки с большими стеклянными витринами. А напротив, заслоняя крестьянские избы, возвышался дом урядника Петухова, рубленный из толстых кедровых бревен. Своей высокой крышей он походил на караульную будку. Чуть подальше зеленела железная кровля Юшмина — бывшего волостного старосты.

Вокруг добротных построек мачинских богачей как попало разбросаны избы и юрты бедняков.

Перед тем как приехать в Мачу, Семенчик побывал в Анняхе и в приленских деревнях. Организовывал там ревкомы. Вот где насмотрелся на бедность и нищету.

Чем богаче буржуй, тем больше вокруг него нищеты. В реку текут воды речек и ручейков, к богачу стекается все, что заработано неимущими людьми.

Дома Семенчик застал гостя — пришел купец Шарапов.

— Здравствуйте, Семен Федорович! — первым поздоровался Шарапов и поклонился. — Не ждали?

— Не ждал, — не скрывая удивления, ответил Семенчик.

— Вот зашел посмотреть на вас. Сколько лет жили у меня с вашей матушкой, совсем родными стали. — Шарапов раскинул руки, держа их ладонями вверх. — Может, что и не так было, вы уж не обессудьте. Между своими всякое случается. Матушка ваша настрадалась, бедняга. Я как только узнал, что вашего батюшку посадили в острог, немедля разыскал Марию Семеновну в Бодайбо и приютил у себя. — Купец посмотрел на Майю. — Верно я говорю? Мы ведь люди!.. А теперь вот душа радуется, глядя на Семена Федоровича. Человеком ведь стал! Да каким человеком!

Шарапов был рад, что разговор с комиссаром происходит в присутствии Майи. Ее скорее можно разжалобить, склонить на свою сторону.

— И батюшку вашего, Семен Федорович, я хорошо знал. Он ко мне в Мачу грузы привозил. Большого ума был человек и совершенно неподкупный… — Шарапов осекся. К месту ли сейчас говорить о неподкупности? Меньше всего ему хотелось, чтобы Семенчик оказался неподкупным. — И о дедушке вашем, Семене Ивановиче Харатаеве, наслышан. Пусть легко ему дышится, если старик жив.

Семенчик нахмурился, становилось стыдно при одном упоминании о бывшем улусном голове, деспоте Харатаеве.

— Нет у меня дедушки.

— По случаю вашего приезда не худо бы посидеть. Приходите вечерком с матушкой, буду очень признателен. Выпьем по рюмке, вспомним… Правда, приходите. Придете?

Ответила купцу Майя:

— Не придем.

Шарапов улыбнулся, но улыбка получилась жалкая, недоуменная.

— Помилуйте, Мария Семеновна, мы ведь готовились! Не обижайте. Редко в наше отдаленное, глухое село жалуют такие гости, как Семен Федорович.

Майя пожала плечами:

— Вместо нас угостите своих батраков. Пусть хоть раз наедятся досыта.

— При чем тут батраки? Я ведь как родных приглашаю. А вы… Точно враги мы…

— Враги и есть, — нахмурился Семенчик. — Вы — купец, а мы — ваши бывшие батраки.

— Господи, да какой я купец? Несчастные две лавки! И больше ничего за душой. А прежде-то как я жил? Вы же не знаете! И дровосеком был, и сено косил, и кем только не работал, пока не нашелся добрый человек и не взял к себе в напарники. Ну, накопили мы с ним деньжат, с горем пополам лавчонку открыли, себе во всем отказывали, честной торговлей занимались. Что же в этом плохого? Ведь не собирается новая власть торговлю свертывать?

— Нет, не собирается, — подтвердил Семенчик.

— Так в чем же дело? Я готов и при новой власти торговать.

— Не будет этого. Частная торговля запрещена.

— Запрещена? — упавшим голосом переспросил Шарапов. — Но я уже закупил товары для оборота. Куда же мне их девать?

— Все товары будут изъяты у вас и обращены в собственность народа.