Семенчик и Майя видели, как у Шарапова побагровело лицо.

— Но это же грабеж!.. Ни одна власть не отбирала то, что нажито…

— Нажили не вы.

— Как не я? А кто?.. Да у меня до сих пор мозоли не сошли! Лишнюю копейку боялся истратить. Копил. За что такая немилость? Мария Семеновна… Я ведь, кроме добра, ничего вам не делал. Помните, когда вы всем семейством ехали через Мачу в Бодайбо? Я как предчувствовал беду и уговаривал вас и Федора остаться у меня. Если бы послушались, может, с Федором ничего бы и не случилось. А потом?.. Потом что было? Помните?.. Я ведь вас спас!

Майя не смолчала:

— А скольких вы погубили? Кого по миру пустили, а кого заставили на себя горб гнуть. И нас не попрекайте. Мы с сыном тоже не даром хлеб ели. С утра до ночи спины пе разгибали.

Домой Шарапов возвращался, не замечая дороги. Задыхаясь от злости, бормотал себе под нос:

— Щенок, молокосос!.. Приехал моим богатством распоряжаться. Шалишь, комиссар. Кроме меня, моим имуществом никто владеть не вправе.

Как стемнело, Шарапов взял лопату и всю ночь рыл яму за амбаром. К утру все золото, деньги царской чеканки были схоронены. Поверх он набросал досок, ломаных ящиков. «Ищи-свищи, грабитель. Шиш вместо золота получишь», — со злорадством думал он.

А куда спрятать пушнину? Шарапов настежь распахнул дверь амбара. Он был забит добром. Везде висели дорогие меха — и повернуться негде. Никогда у него не скапливалось столько пушнины! В землю зарыть? Заплесневеет, пропадет. Развесить в лесу на деревьях? Кто-нибудь наткнется и заберет. Вдруг купца осенило: «Ночью переправлю на тот берег и спрячу у знакомых в Нохтуйске. Придется отдать половину за хранение, зато надежно».

Двухэтажное складское помещение тоже ломилось от товаров. Внизу — ледник с мясом, маслом, рыбой, а наверху хранились сукна, ситец, шелка, чай, табак.

…Всходило солнце. В складе стало посветлей. Купец, быть может, впервые в жизни осознал, какое богатство таит он под замками. Где его укрыть?.. Не отдавать же комиссарам?

— Не отдам! — прошептал с яростью. — Пусть лучше сгорит.

Оп грохнул дверью и, трясясь всем телом, позвякивая ключами, замкнул склад.

У бывшей волостной управы собралось почти все село. Каждому не терпелось поглядеть на большевистского комиссара, который привез в Мачу важные новости. Но любопытнее всего: комиссар-то не чужой, неизвестный человек, а свой, мачинский! Еще недавно гонял босиком по селу, пас чужую скотину, батрачил, как и большинство сельчан.

Но что-то долго не появляется комиссар. Пустили слух, будто он и Усов еще с ночи закрылись в юрте и там совещаются.

Чтобы скрасить ожидание, молодежь затеяла игру. Слышались русская и якутская речь, шутки, смех. Большинство жителей Мачи — русские, но владели они и якутским языком так же, как и родным, поэтому разговор часто шел вперемежку.

Парни и девушки, взявшись за руки, водили хоровод. В кругу оказались двое: высокая стройная девушка с длинной русой косой и неуклюжий увалень с прыщеватым лицом. На девушке было платье из голубой парчи и красные сафьяновые сапожки на высоком каблучке. Белолицая, большеглазая, девушка была так хороша, что, кто бы ни проходил, останавливался и глазел на нее. Это была Настя, единственная дочка купца Шарапова. Она воспитывалась в Иркутске у родственников матери и только этой зимой переехала жить в Мачу, к своим родителям.

Прыщеватый парень, который попал в круг с такой красавицей, уряднику Петухову приходился родным сыном. Не иначе, породниться хочет с купцом.

А вот и комиссар, идет с Усовым, важный, серьезный. Все повернулись к нему, разглядывают. Давно пора начинать сходку. Комиссар заулыбался, увидев хоровод, потом вдруг подпрыгнул, как жеребенок, подбежал и, встав в круг, вместе со всеми запел:

Пожилые мужчины и женщины, толпившиеся в сторонке, начали переглядываться. Вот так комиссар — хоровод водит! Что же происходит-то на белом свете: купеческая дочь зарделась — даже уши раскраснелись — и выбрала комиссара. А комиссар заулыбался, показав белые ровные зубы, и тоже выбрал себе красавицу Настю.

В это время подошел Шарапов. Увидел в кругу свою дочь с комиссаром и оторопел: «Эка, угораздило ее…» И невольно залюбовался: «Эх, идет же им, прости господи!..» Купец обернулся и увидел Майю, стоявшую неподалеку.

— Здравствуйте, Мария Семеновна! — почтительно произнес он и показал глазами на круг, как бы говоря: «А наши-то молодые не растерялись».

Майя сдержанно поздоровалась и отвернулась.

— Семен Федорович, — позвал Семенчика Усов. — Может, начнем?

На середине площади уже стоял стол, накрытый красным сукном.

Семенчик, Иван Усов и бывший волостной писарь Варламов сели за стол.

Майя протолкнулась поближе, чтобы лучше было видно и слышно сына.

Семенчик поднял руку, и разговоры утихли. Все почему-то оглянулись на мачинских богачей, стоявших в сторонке.

Комиссар несколько сбивчиво объяснил сельчанам, что по всей России установлена Советская власть. Повсеместно рабочими и крестьянами избираются органы новой власти — ревкомы. В Маче тоже нужно избрать ревком. Из семи человек. А затем, на этом же собрании, будут избраны делегаты на первый съезд трудящихся Олекминского округа. Съезд состоится летом в Анняхе. Мы должны послать туда двух делегатов.

Из толпы кто-то спросил, что будет решать этот съезд.

Семенчик рассказал, что в Якутске недавно проводилось второе губернское партийное собрание, которое обратилось с просьбой к ЦК партии разрешить образовать Якутскую автономную республику.

— Мы, мачинцы, тоже должны высказаться или за автономию, или против, хорошенько обдумав, что лучше.

— Как это понимать — «автономию»? — громко спросил Шарапов. — Мы впервые слышим такое мудреное слово.

По толпе прошло оживление. Действительно, никто из сельчан не знал, что такое автономия.

— Автономия — это самоуправление. Мы, якутские большевики, хотим, чтобы бывшая Якутская область самоопределилась, стала автономней. — Семенчик говорил громко, так, что все слышали. — Вы поняли?

— Нет, не поняли! — крикнул в ответ Шарапов.

— Что же вам непонятно?

— А вот что. Раньше наша волость входила в Олекминский округ. Тогда мы не были разделены ни на якутскую, ни на русскую автономию. А если мы теперь не пожелаем войти в автономию, о которой вы сейчас тут говорили? Мача — русская деревня. Здесь якутов — один-два — и обчелся.

В толпе зашумели:

— Верно говорит!.. Мы не якуты!..

Но как только Семенчик начал отвечать, все умолкли:

— Если нам разрешат самоопределиться, верховный орган Советской власти определит границы Якутской автономной советской республики. Войдем ли мы в эту автономию, сейчас сказать трудно.

— Пусть делают границу по реке. Все якуты живут на той стороне!

— С какой стати? — крикнул в толпу Усов. — Мача испокон веков находилась в Якутской области!

— Можно еще спросить? — не унимался Шарапов.

— Довольно вопросов! — махнув рукой в сторону распалившегося купца, громко сказал Усов.

Майя бросила на Усова благодарный взгляд. Она боялась, что Семенчик не сможет ответить Шарапову и ее сына засмеют.

— Пусть спрашивает, — нагнувшись к Усову, сказал Семенчик.

— В Якутске, насколько мне известно, тоже большинство русских живет, — зазвучал в тишине голос Шарапова. — Вдруг они скажут: «Не желаем жить в якутской автономии, хотим уехать на родину». Как на это большевики посмотрят?

Вопрос был каверзный. Это чувствовали все и особенно Майя. Даже Настя бросила на отца сердитый взгляд и уставилась на комиссара, явно сочувствуя ему. Семенчик на мгновение растерялся, не зная, что ответить.

— А большевики и не собираются отделять русских от якутов. — Глаза комиссара и Насти на мгновенье встретились. — Якутская автономная советская республика войдет в состав Российской федеративной советской республики, и для граждан любой национальности границы ее будут открыты. Куда хочешь, туда и езжай, где хочешь, там и живи. Еще есть вопросы?