Дорога не препятствовала почтовому общению, поэтому ответ из Вилюйска пришел без задержки. Исправник Вилюйского округа сообщал, что он имел честь принять у себя в присутствии голову Средневилюйского улуса господина Харатаева и расспросить у него об обстоятельствах, интересующих его высокородие господина мирового судью, и теперь с чистой совестью подтверждает, что письменное свидетельство Семена Харатаева, который лично сам навестил дочь, проживающую в деревне Кильдемцы, соответствует действительности. Ответ на первый запрос был написан Харатаевым на основании ложных предположений; он не знал о местопребывании дочери, считал ее умершей, а в действительности она сбежала с мужем после тайной встречи.

Теперь в суде больше не сомневались в правоте Ивана Семеновича, и истица с ответчиком были вызваны в суд.

В день отъезда отца Майя, выгоняя скот на водопой, поскользнулась и упала. Шел четвертый месяц ее беременности, Майю уложили в постель. А утром произошел выкидыш.

Около месяца Майя пролежала в постели. О чем только она не передумала. Майя часто вспоминала о русском учителе со светлыми глазами и русой курчавой бородой, который учил ее грамоте.

В мыслях Майя все чаще и чаще возвращалась к тем дням, когда Федор впервые приехал к ним, в Круглую елань, и какое впечатление он на нее произвел. Майя влюбилась в Федора с первого взгляда и, не задумываясь, обвенчалась с ним. Но она тогда еще верила, что счастье человека — в богатстве, хотя видела — ее мать, вышедшая замуж за богача, не очень счастлива, но и она не переставала твердить: «У кого угодья, луга и скот, тот и счастлив». Только теперь Майя поняла, что богатство еще не есть счастье. Человек счастлив, когда у него в семье любовь и совет, здоровые хорошие дети и хотя бы небольшой достаток. Но может ли быть счастливым человек, который, считая себя солью земли, остальных и за людей не считает, а богатство свое и гонор ценит выше своих детей, как ее отец? И способен ли он оцепить такого человека, как Федор, которому нет цены, хотя он и не богач, а бедняк? Такого человека отец не захотел признать своим зятем. А от дочери, которая не захотела расстаться с любимым мужем, отрекся.

…За окном стояла морозная лунная ночь. Деревня утопала в беломолочном тумане. За домом, во дворе, фыркали сытые лошади — их Иннокентий откармливал перед далекой поездкой. Где-то за деревней выла собака. А в доме стояла тишина, изредка прерываемая потрескиванием стен от мороза. Рядом с Майей, ровно посапывая, спит Федор, повернувшись спиной к жене. Семенчик тоже спит в зыбке — не шелохнется. Одна только Майя не спит, все думает, думает…

Наконец Майя оправилась от болезни и стала кое-что делать по дому. Неожиданно от господина мирового судьи пришла повестка — Майю вызывали в Якутск на суд.

Федор был недоволен тяжбой, которую затеяла Майя, и сказал жене, что все это зря: еще не было случая, чтобы бедняк доказал свою правоту. Да еще на суде! Ведь богач может купить суд со всеми потрохами — благо руки у судей загребущие.

Но Майя все же надеялась на Ивана Семеновича и на то, что в ее деле все ясно как день и судьям трудно будет уйти от справедливого решения даже без взятки.

Майя и Федор, держа путь в Якутск, выехали рано утром. Майя еще ни разу не была в городе и знала о городах только понаслышке. Ей даже в Вилюйске никогда не приходилось бывать.

Дорога шла по чистому полю, пересеченному глубокими оврагами и продолговатыми озерами. С правой стороны виднелись покрытые снегом юры в высоких лиственницах. Вокруг деревни простиралось снежное поле.

— Тулагино-Кильдемцы, — сказал Федор.

— А до города еще далеко?

— Далеко.

Лошадь, фыркая, шла тихой рысью. По открытой, чистой поляне гулял ветер, сдувая снег. Местами видна была черная земля с жидкой, убогой высохшей травой.

«До чего тощая здесь земля, — подумала Майя. — Не сравнить с нашими, вилюйскими полями».

Вскоре они пересекли узкую речку с высокими обрывистыми берегами и выехали на ровную возвышенность. Впереди показалось большое, селение.

«Это, наверно, город», — подумала Майя.

Федор, как будто угадал мысли Майн, сказал:

— Это Мархинское селение. Отсюда до города меньше мили.

Въехав в селение с северной стороны, они поехали по узкой улице вдоль речки до деревянного моста. За мостом Федор, показав на юго-восток, спросил у Майи:

— Видишь вот то серое облако?

— Вижу.

— Это город.

Федор погнал коня рысью, что-то напевая под нос.

— Федор, — прервала его Майя, — ты где увидел город?

— Да вон, видишь облако?

— Как же город может быть на облаках? — удивилась Майя, а сама подумала: «Уж не подшучивает ли надо мной муж?»

— Это дым из труб сбился в облако, — объяснил Федор.

Дома в городе были такие же, как и в деревнях, по которым они проезжали. И тоже стояли по обе стороны санной дороги. И только дальше, по левой стороне улицы возвышались два двухэтажных каменных дома. Майя, удивленно глядя на каменные громады, шепотом спросила:

— Это тоже городские дома?

— Да, — тоном бывалого человека ответил Федор. — Это новые каменные дома винной монополии.

А что такое винная монополия и с чем ее едят, Федор сам не знал.

Оставив Майю в канцелярии мирового судьи, Федор повел коня к Ивану Семеновичу.

Сквозь замерзшие окна в канцелярию плохо проникал дневной свет, и в комнате стоял полумрак. Здесь уже сидело несколько мужчин, ожидая вызова господина судьи. Низкорослый мужик с черной бородой, похожей на намордник, собрал вокруг себя всех, кто был в комнате, и рассказывал какую-то историю.

Майя присела на пустую скамейку и тоже собралась слушать. Но в это время распахнулась дверь и в канцелярию вошел человек в волчьей дохе. Он неторопливо снял доху и повесил на гвоздь. Это был Яковлев.

Лицо Майи — она сразу узнала Яковлева — вспыхнуло от испуга.

— По какому делу приехали, Егор Николаевич? — спросил у Яковлева бородач, сидящий напротив Майи.

Яковлев молча прошелся по комнате, всматриваясь в лица мужиков. Его взгляд остановился на Майе… В глазах Яковлева вспыхнула злоба.

— Да вот вызвали из-за какого-то пустяка, — небрежно сказал он и сел.

Из кабинета судьи вышел столоначальник:

— Мария Владимирова здесь?

— Здесь, — сказала Майя и не услышала своего голоса.

Майя не помнила как вошла в кабинет судьи. Судья пригласил ее сесть у стола и скороговоркой прочитал ее прошение, составленное Эховым.

— Это правда? — спросил судья.

— Правда, — ответила Майя.

— Пригласите господина Яковлева, — распорядился судья.

Яковлев вошел с независимым видом, за руку поздоровался с судьей. Судья показал на стул, стоявший рядом с Майей, приглашая сесть. Яковлев постоял с минуту в нерешительности и сел, не глядя на Майю.

— Вы знаете этого человека? — спросил судья у Майи.

Майя даже не посмотрела в сторону Яковлева.

— Еще бы не знать, — ответила она. — Я у него батрачила целый год. Работала на сенокосе, чистила хотон от навоза.

За другим столом сидел писарь и записывал ответы Майи.

Судья насмотрел на Яковлева и вежливо спросил:

— А вам, Егор Николаевич, приходилось встречаться с этой женщиной?

Яковлев посмотрел на Майю, будто вспоминая, видел он ее раньше или нет, и с оттенком пренебрежения ответил:

— Да, видел ее раза два.

— И только? Это верно, что она служила у вас батрачкой?

Яковлев развел руками, делая вид, что он не понимает вопроса.

— Кто отец этой женщины, вам известно? — сыпал вопросами судья.

Яковлев заерзал на стуле, словно колонок, попавший в черкан, и стал как будто ниже ростом.

— Отец?.. Нет, не известно… Это жена моего приемного сына… Жили они у меня около года… Я собирался отделить их, но они вдруг исчезли из дому… Ничем они у меня не были обижены. — В голосе Яковлева было недоумение и порицание, обращенное к Майе и Федору, которые оказались такими неблагодарными.

Судья строго посмотрел на Яковлева: