Майя встрепенулась, как от удара. Шалаеву хотелось унизить ее, уколоть побольнее.

— Да ты погляди на себя в зеркало. Ходишь как нищенка. — Купец открыл шкаф, достал богатый женский наряд, бросил Майе под ноги. — Дарю! Но с одним условием: ты сейчас же на моих глазах переоденешься.

Майя брезгливо отодвинула ногой тряпки.

— Сами одевайте. Вам, наверно, впору будет.

— Пошла вон!.. — в бешенстве закричал Шалаев.

Слухи об одноглазом разбойнике доходили и до Мачи. Чего только о нем не рассказывали! Однажды приисковую контору окружили казаки, чтобы схватить разбойника, забравшегося в каморку кассира. Никто из казаков не решался броситься в помещение — с одноглазым шутки плохи.

Вдруг из конторы вышел важный господни в богатой одежде. Хорунжий к нему:

— Господин, вы, случайно, не видели там Одноглазого?

— Как же я его увижу, если он заперся в каморке кассира и носа оттуда не показывает, — ответил важный господин.

Хорунжий поблагодарил за сведения и бросился с казаками к каморке:

— Выходи!.. Сдавайся!..

В ответ — ни слова, только слышна какая-то возня. И господин тоже вернулся вместе с казаками, стоит поглядывает.

Казаки тем временем взломали дверь: на полу лежал связанный по рукам и ногам человек с кляпом во рту. Пригляделись — а это кассир в одних исподниках.

— Где Одноглазый? — спрашивают у него.

— Разве его не схватили? — обозлился потерпевший, приходя в себя. — Забрал все золото, надел мою одежду и только что вышел.

Оглянулись, а «важного господина» и след простыл.

Рассказывали, будто в Верхней тайге поднялся большой переполох. Нагнали казаков, у каждого перекрестка — казачий кордон. На всех приисках развесили объявления: «Тому, кто поймает одноглазого разбойника и доставит в полицию живым или мертвым, будет выдано вознаграждение — десять тысяч рублей».

Майя тоже была наслышана об Одноглазом и беспокоилась, когда Семенчик уходил в ночное.

— Мама, говорят, он бедняков не трогает, — успокаивал ее Семенчик.

— Разбойники никого не милуют… Если тебя, сынок, убьют, я не переживу.

У хозяина, где Майя снимала комнату, часто останавливались незнакомые люди. Ночевал как-то старик. И весь вечер рассказывал про Одноглазого. Как тот, вроде Манчары, отбирает золото у богатых и раздает бедным. Старик клялся, что собственными глазами видел человека, которому Одноглазый дал четыре фунта золота.

«Иду, говорит, а навстречу мне всадник на белом коне. Куда, спрашивает, идешь? Я перепугался, трясусь весь, слова вымолвить не могу. А он достает мешочек с золотом и говорит: возьми вот это, пригодится. И ускакал».

А еще рассказывали, будто хозяева золотопромышленного общества «Лена Голдфилдс» послали иркутскому генерал-губернатору слезное прошение: помогите, ваше превосходительство, унять Одноглазого — житья не стало.

Если Одноглазый будет схвачен, закован в кандалы и посажен в железную клетку, слуги государевы, словившие страшного преступника, получат в награду полтора пуда золотых слитков, двести собольих шкурок и шесть бочонков спирта.

Пригласил будто генерал-губернатор к себе полковника Кошкодралова, самого храброго и хитрого своего помощника, и показал ему прошение:

— Что будем делать, Пал Иваныч?

— Дайте подумать, ваше превосходительство.

Два дня ломал голову Кошкодралов. На третий приходит к генерал-губернатору.

— Придумал, ваше превосходительство, — и рассказал своему начальнику, что он намерен сделать.

— Езжай и действуй. Бог тебе на помощь, — благословил генерал-губернатор.

Приезжает Кошкодралов на прииск. И первое, что он сделал, — велел изготовить в кузницах побольше капканов.

Когда капканы были готовы, велено было снять все казачьи кордоны и посты, а вокруг приисковых контор расставить капканы.

Расставили. Травкой прикрыли, землей сверху присыпали — пройдешь мимо и не заметишь.

Сутки ждут Одноглазого, вторые. На третий день, утром, приходят чиновники главной конторы в присутствие. Глядят, у самого конторского крыльца лежит человек с завязанным глазом. В изодранном армяке, весь в глине. Лежит, стонет, обе руки захлопнуты капканами.

«Одноглазый!»

Поднялся шум, крик. Позвали урядника.

Урядник прибежал весь взмыленный. Осенил себя крестным знаменем, осторожно ступая, подошел к Одноглазому.

— Ага, попался, мать твою… — И давай пинать его ногами, бить кулаками по голове, лицу.

А тот и дар речи потерял, только дико вращает незавязанным глазом и громко охает.

Бил и пинал его урядник до тех пор, пока не устал. Насажал несчастному синяков, нос расквасил — потешился.

Бросили Одноглазого в карцер.

Через час, а может, меньше приезжает полковник Кошкодралов с денщиком. Важный, надутый. Левая половина лица, до самого глаза, завязана.

Денщик объяснил: разболелся у полковника зуб, щека вздулась.

Что тут было — окружили полковника обрадованные золотопромышленники, слов для благодарности не находят.

«Награду давайте», — потребовал полковник.

Хозяева взвесили золото — ровно полтора пуда, отсчитали собольи шкурки — ровно двести штук, одна к одной, погрузили на подводу шесть бочонков спирта.

Получай, доблестный воитель, верный слуга царя и отечества, награду. Заслужил.

От сопровождающих полковник отказался. Уехал с денщиком на той же подводе.

К вечеру пришедшего в себя узника повели на допрос. Сколько ни бились, он продолжал запираться и врать, будто никакой он не Одноглазый, а сам полковник Кошкодралов. С тем и заковали его в кандалы и по этапу отправили в Иркутск.

Что было дальше, никто не знает.

От этого старика Майя и Семенчик услышали еще одну историю. Жил в одном улусе знаменитый богач Кюлюкюев. Старший сын его был образованный, приглянулся он хозяину приисков Сибирякову. «Иди, говорит, ко мне служить главным кассиром». Сибиряков боялся кассу доверять русскому. А якут, мол, не возьмет ничего, побоится.

И стал старший сын богача Кюлюкюева главным кассиром у Сибирякова. Но, видно, не суждено было ему долго жить да радоваться — заболел он тяжело. Узнал Кюлюкюев о болезни сына и посылает своего батрака Егора Терешкина с двумя мужиками навестить больного. Сам-то богач был тучный и неподвижный и не рискнул отправиться в далекую дорогу. Супруга его тоже разжирела так, что одного стула под нее мало.

На четвертый день посланцы Кюлюкюева благополучно добрались в тайгу. У дома, в котором жил сын Кюлюкюева, постоянно стояло на часах два казака — охраняли главного кассира. Не столько самого кассира, сколько ключи от всех сейфов с золотом.

Главный кассир уже который день лежал, не вставая. Он очень обрадовался, что его приехали навестить, дал всем троим по трехрублевой бумажке, велел сходить в кабак, потом вернуться обратно.

Когда Егор и его спутники вернулись из кабака навеселе, сын Кюлюкюева сказал:

— Спасибо тебе, Егорка, что навестил меня. Под кроватью стоит сундук с барахлом. Возьми его себе и не поминай меня лихом. Это тебе за верную службу моему отцу.

А когда мужики вышли кормить лошадей, кассир поманил к себе батрака:

— Это я нарочно при них сказал, что дарю тебе сундук. Ты его моим родителям отдай, мужикам не говори, кому ты везешь сундук. А то, чего доброго, подумают, что там золото, и убьют тебя по дороге.

На третий день Егор и его спутники тронулись в обратную дорогу. Когда они были не так далеко от дома, прошел слух, что старший сын богача Кюлюкюева скончался. Егор Терешкин завез сундук к своему дяде и оставил его там — благо мужики слышали, как сын богача сказал, что дарит этот сундук Егору.

Главный кассир, должно быть, не успел написать своим родителям, что передал для них сундук. Убитые горем родители даже не заикнулись о нем.

Егор еще три года прослужил у Кюлюкюева. Взяв расчет, батрак поехал к дяде и в амбаре, без свидетелей, вскрыл сундук. Он был полон золотыми самородками. Только сверху лежали тряпки.