— Вам дать людей?

— Зачем? Люди завтра со мной поедут. Откапывать.

— А может, послать с вами человека два?

— Не нужно. Свидетели мне ни к чему.

— Ну, смотрите.

— Вы что, все еще подозреваете?

— Уже нет. — Ефим поднял руки.

— Так, может, вернете мне оружие? Как никак — в тайгу еду. Вдруг медведь.

— Возьмите охотничье ружье. С ним — надежнее.

После завтрака гость попросил у хозяина верховую лошадь и, пообещав часа через четыре вернуться, выехал за ворота.

Отъехав от дома Ефима подальше, Федор спросил у встречного мальчишки лет тринадцати, где находится ревком.

— А вот он, — показал мальчишка на покосившийся рубленый дом под тесовой крышей.

Федор ввел лошадь во двор и привязал ее к дереву за домом, чтобы не видно было с улицы.

Через полчаса Федор вышел из ревкома и поехал рысью по якутскому тракту в лес.

Двое всадников догнали Федора у самого леса. Это были вилюйские чекисты.

Место для засады выбрали на небольшой поляне, возле развороченной молнией лиственницы. Вокруг плотной стеной стояла тайга. К поляне вела узкая охотничья тропинка.

Возвращался Федор в город один. Чекисты задержались в лесу до вечера.

…На следующий день с утра пошел снег. Ефим стал сожалеть, что погода не благоприятствует, но Федор успокоил: дорогу он знает хорошо, а копать — снег не помеха.

В лес поехали двумя подводами. На первой сидел Федор с Ефимом. Антон с Данилкой ехали на второй подводе, охраняя кожаный мешок с золотом и весы.

Как только въехали в лес, Ефим остановил подводы.

— Подождем наших, — хмуро сказал он, не глядя на Федора.

Федор ничего не ответил, хотя ему очень хотелось спросить, кто еще должен подъехать и зачем.

Вначале подошло четверо мужчин с охотничьими ружьями, потом еще двое.

Мужики степенно здоровались и останавливались в сторонке, с любопытством поглядывая на милиционера.

Люди, вооруженные охотничьими ружьями и лопатами, все подходили и подходили. Вскоре их собралось не менее сорока человек. Федора так и подмывало сосчитать мужиков, но ему не хотелось привлекать к себе лишнего внимания.

— Ну, тронулись, — торжественно сказал Ефим, садясь в сани.

Федор, оглядывая мужиков, удивленно спросил:

— А зачем, собственно, здесь столько ружей? Мы же не на медведя идем.

— Идем вооружаться, — ответил Егор. — Тем, кто имеется в наличии, выдадим винтовки, остальные перепрячем.

— Вы чего так спешите раздать оружие?

— Нынче ночью выступим против доморощенных коммунистов, — доверительно сообщил Ефим. — Свернем в Вилюйске их власть.

Как ни важны были слова Ефима, Федор наполовину пропустил мимо ушей.

«В засаде будет участвовать человек десять, ну пятнадцать, — подумал он. — А бандитов здесь… — Федор стал торопливо считать — Сорок семь… Ой, туго нам придется!..»

Видя, что Федор замешкался, Ефим поторопил:

— Ну, поехали.

— Все, приехали! — громко сказал Федор. — Снимите-ка, милые люди, свои берданки и двустволки и оставьте все здесь. К месту пойдем только с лопатами и ломами.

— Это почему же? — Ефим стал теребить заиндевелую бороду.

— Потому, что я не хочу, чтобы меня шлепнули и зарыли в той яме, где закопано оружие! Я достаточно ученый!..

— Да ты что, мил человек, очумел? Как же мы можем?..

— Можете! Вы все можете! За фунт золота человека жизни лишают, а тут два пуда!..

— Ты что говоришь?.. Бога побойся!.. Ружья мы захватили на случай чекистов!..

— С оружием я вас дальше не поведу! Сваливайте все здесь, оставляйте караульных!..

Как Ефим с Антоном и Данилой ни сопротивлялись, ничего не помогло. Федор заставил оставить оружие.

Дальше пробирались между деревьями по снежной целине. Лес густел. Двигаться становилось все труднее и труднее. Наконец напали на тропу, занесенную снегом.

— Здесь сани не пройдут, — сказал Федор.

— Далеко еще? — недовольным голосом спросил Ефим.

— Шагов двести. До поляны.

— Подводы здесь, что ли, оставлять? — опять спросил Ефим.

— Оставьте. А золото с собой возьмем.

Ефим послушно взвалил себе на плечи кожаный мешок.

К поляне пришли все взмыленные — жалко было смотреть. Ефим бросил в снег кожаный мешок и, вытирая рукавом вспотевший лоб, спросил:

— Здесь?

Федор приблизился к разбитой лиственнице и поманил к себе Ефима:

— Отсчитывай в этом направлении, — он показал рукой, — десять шагов.

Ефим послушно отсчитал десять шагов, сделал на снегу заметку.

Федор подошел к тому месту, где заметил Ефим, и, показав рукой новое направление, сказал:

— Десять шагов.

Ефим старательно выполнил все распоряжения Федора. На снегу обозначился квадрат. На одном из углов этого квадрата стояла разбитая лиственница.

— Вот здесь копайте, — сказал Федор, доставая из кармана кисет.

Бандиты очистили от снега площадку и споро заработали ломами, разбивая мерзлую почву.

— Глубоко? — осведомился полноватый бандит в пыжиковой шапке.

— Аршина два.

Свободные от работы бандиты столпились вокруг площадки.

— Надо костер разжечь, чтобы почва оттаяла, — подал кто-то мысль.

Федор первым заметил всадников, выскочивших из тайги. Они обходили бандитов с четырех сторон.

Громко заржала лошадь. Ефим вскинулся и, увидев всадников, широко открыл рот. Но крика Федор не услышал, увидел только искаженное ужасом лицо бандитского главаря.

— Руки вверх! — закричал Федор, выхватив из кармана наган.

Насмерть перепуганного Ефима подняли со снега, скрутили веревкой руки. Антона и Данилу тоже связали.

Сбившиеся в кучу бандиты, окруженные чоновцами, затравленно поглядывали по сторонам.

— Ну, что, померились силой с Советской властью? — сказал Федор, обращаясь к Ефиму, Антону и Даниле.

— Будь ты проклят, Иуда!.. — дрожащим голосом сказал Антон.

Высокий чекист в барашковой папахе, — по всему видно, командир, — приподнял мешок с золотом.

— Не пожалели! — и засмеялся.

К Федору подвели верховую лошадь.

На следующий день Федору дали подводу, и он поедал к Харатаевым. Ох, и намучился же он, пока добрался до места по бездорожью. Больше шел пешком, за санями, чем ехал. Вот и знакомый алас. Подъехал к косогору, защищавшему алас от ветров с восточной стороны, и остановил лошадь. На другом краю аласа виден был дом Харатаевых. Из трубы тянулся дымок.

Федор пошел по дороге. По правую сторону, на бугре, чернела свежая могила.

«Недавно хоронили… Может, кто из моих?..» — От этой мысли Федору стаю тяжело дышать.

Он поднялся на бугор и быстро подошел к могильному холмику. Но никакой надписи, указывающей, кто здесь погребен, не обнаружил.

Рядом возвышалось похожее на часовню надгробье, огороженное заборчиком. На белом камне высечена надпись: «Под сим камнем покоится инородка Тасагарского наслега Вилюйского улуса Мария Семеновна… Харатаева…» У Федора буквы запрыгали, глаза затуманились… Жалость, тоска, любовь, не покидавшие его все эти годы, нахлынули с новой силой. Горький ком застрял в горле.

«Когда же она?..»

«…Родилась в 1876 году, — прочитал дальше, — скончалась…» Что такое, в глазах рябит, что ли? Он перелез через заборчик, счистил с камня снег. «В 1900 году… Храни, боже, душу рабыни твоей».

Федор схватился руками за загородку, не сводя глаз с камня. «В 1900 году…»

В этом году Майя сбежала с ним от родителей.

«Кто-то другой похоронен», — у Федора вырвался вздох облегчения. Он опять перечитал надпись, уже более спокойно. Фамилия, имя, отчество, год рождения погребенной совпадали. Но дата смерти…

Окончательно сбитый с толку, он сошел с бугра и медленно побрел к подводе.

Въехал в запущенный двор. Юрта, в которой когда-то жили батраки, пустовала. Двери и окна выставлены, обмазка отвалилась, обнажив труху бревенчатых стен. Да и хозяйский дом трудно было узнать. Покосился, почернел, врос в землю, обмазка на стенах тоже обвалилась — жалкое подобие того, что было раньше, двадцать одни год назад, когда Федор Владимиров впервые побывал здесь. Широкие дорожки пролегали тогда от дома к постройкам, к высоким добротным воротам. Теперь все занесено снегом, из построек уцелел един маленький хотон с загоном, в котором что-то не видно скота…