— Ваше величество, я продолжу ваше лечение и надеюсь, что сегодня мы победим ваш недуг.
Я негромко и ласково говорил с безумцем, он успокоился и закрыл глаза. Я закрыл глаза тоже.
Аура короля изменилась. По желтому контуру струились слегка оранжевые сполохи.
Иголки медленно прошлись по кончикам пальцев, а потом холод и онемение пришли, словно я возложил руки не на живого человека, а на кусок льда в морозный декабрьский день.
Холод поднялся до локтей. Я ждал. Рук ниже локтя я не ощущал. Холод не уходил, но и не поднимался выше. Мгновения собирались в минуты, но ничего более не происходило. Холод исчез так внезапно, что я этому не сразу поверил. Мои запястья сжали твердые пальцы.
— Кто вы и по какому праву касаетесь короля?!
Открыв глаза, я увидел глаза Руперта. Удивление, возмущение горели в них.
— Ваше величество, я по просьбе ее величества королевы–матери проверял состояние ауры вашего величества.
Руки короля разжались, и я отступил на два шага, склонился в поклоне.
Королева–мать медленно приближалась к сыну, протянув руку, она не верила своим глазам. Разум вернулся к королю.
Но король смотрел только на меня.
— Как интересно? Но ауру нельзя увидеть!
— Я обладаю даром видеть ауру людей, ваше величество.
— Вы маг или лекарь? Почему у вас такой странный цвет глаз?
— В наших северных горах, ваше величество, рождаются люди с различным цветом глаз.
— Так вы горец?
— Вы правы, ваше величество — я — горец.
— Матушка, почему вы так странно смотрите на меня?
Наконец‑то король обратил внимание на мать. Королева опустилась на колени рядом с сыном и с восхищением смотрела на него снизу вверх.
— Позвольте быть свободным, ваше величество?
— Да–да, ступайте, горец! Но погодите! Что не так с моей аурой?
— Она в превосходном состоянии, ваше величество!
Король махнул рукой, и я поспешил уйти, прихватив указ на пергаменте. Вопрос — имеет ли теперь этот указ силу?
Я вернулся в большой зал, как раз чтобы услышать объявление гербового короля:
— Высокие и могущественные принцы, графы, бароны, рыцари и оруженосцы, которые сегодня отправили к сеньорам моим судьям и к дамам свои шлемы и знамена, каковые разделены как с одной стороны, так и с другой, на равные части под знамена и пенноны как высочайшего и могущественнейшего герцога Давингтонского, зачинщика, так и государя моего Лорда Холлилох, защитника. Сеньоры мои судьи объявляют: да явится завтра в час пополудни — только со своим пенноном — на поле сеньор–зачинщик, чтобы показать свои ряды, а с ним все прочие рыцари и оруженосцы, каковые на стороне его пребывают; быть им на конях своих, попонами с нашитыми гербами покрытых, самим же пребывать без лат, но в лучшие и красивейшие одежды облаченными, дабы пред указанными сеньорами судьями клятву принести, и после того, как сказанный сеньор–зачинщик явится со своими на поле и принесет клятву, каковая будет возглашена с помоста, в два часа пополудни да явится со своими сеньор–защитник для принесения клятвы, дабы не творили они помех друг другу!
Получалось, что турнир начнется с групповой стычки. Кого же судьи зачислили в мою команду?
Я с трудом нашел в толпе приглашенных барона Хэрри, Адель и Бернадетту.
— У меня важные новости, предлагаю вернуться на постоялый двор, и там я обо всем расскажу.
Дамы жаждали дальнейших танцев, но любопытство оказалось сильнее.
На втором этаже постоялого двора, когда мы остались вчетвером, я рассказал о лечении короля Руперта. Показал указ, подписанный регентом и королевой–матерью.
— Сегодня это тайна, а завтра станет новостью.
— О, боже, Адель, ты теперь — графиня Корнхоллская!
Бернадетта поцеловала сестру в щеку. Но Адель особой радости не выразила. Я не мог понять ее долгий взгляд. Явно общество Хэрри сейчас ее тяготило.
Хэрри поздравил нас с новым титулом. Он был озадачен и удивлен.
— Дорогой граф, я новым глазами вижу вас! Так вы настоящий маг, вернуть разум королю — это чудо!
Я велел подать вина, и мы подняли кубки за здоровье короля и нового графа и графиню.
Дамы отправились в свои комнаты. Выждав некоторое время, я отправился к Адель. В коридоре у моих дверей дремали два пажа. При моем появлении они очнулись и изобразили почтительное внимание. Я отправил их спать в свою комнату, на обычное место, на два тюфяка у двери.
У двери комнаты Адель стояла ее камеристка Джени.
Привычно потрепав ее за щечку, я вошел к супруге.
Адель в длинной ночной сорочке полулежала на высоких подушках. Волосы распущены и расчесаны.
— Грегори, я боюсь последствий и самых плохих!
— Последствий исцеления короля?
— Да, теперь король здоров, и он, конечно же, постарается лишить власти королевский совет и самого регента. Начнется междоусобица. Эти сьеры уселись на власть, как на свое кресло, и выздоровление короля для них очень неприятное событие.
— Пусть будет междоусобица и смута — про наш север они забудут.
— А когда вспомнят? Король не потерпит другого сильного владыку в своем королевстве, и наша жизнь будет в большой опасности!
— К тому времени я буду готов. Передышка нужна нам, чтобы укрепить власть на севере.
Оставшись в одной рубашке, я скользнул к Адель под одеяло. Поцелуем я закрыл ее рот. После этого о короле и политике мы больше не говорили.
На следующий день сначала одна партия участников турнира — те, что под флагом герцога, верхом, но без оружия — выехала на поле для ристалища после того, как герольды их пригласили, прокричав:
— К почестям, сеньоры рыцари и оруженосцы! К почестям!
При каждом участнике турнира был собственный знаменосец со скатанным знаменем. Развернут только пеннон вождя. В руке у каждого участника лишь жезл. Некоторое время они гарцевали на конях, потом гербовый король громко провозгласил с центральной трибуны:
— Высокие и могущественные принцы, сеньоры, бароны, рыцари и оруженосцы, да будет вам благоугодно, чтобы все вы и каждый из вас вознес десницу ко всем святым, и все вместе пообещайте, что никто из вас на турнире сам не станет умышленно колоть, а равно бить ниже пояса, также как и толкать и тянуть никого не будет, кроме того, кто рекомендован. Помимо сего, ежели у кого ненароком падет шлем с главы, да не коснется того никто, пока он шлем сызнова не наденет и не завяжет. Ежели же кто по умыслу сотворит иное, да покорится и лишится доспехов и коня, и объявят его изгнанным с турнира и другой раз не допустят. Да касается сие всех и каждого, и тот, кого сеньоры мои судьи нарушителем огласят, да не прекословит им; и в том клянетесь вы и даете присягу телом вашим и честью вашей!
На эти слова все присутствовавшие ответили возгласом одобрения:
— О–эй! О–эй!
После смотра и присяги рыцарей партии зачинщика герцога Давингтонского аналогичная церемония проводилась и среди рыцарей партии защитника — моей партии.
Партии наши набраны были по жребию, и на лицах многих членов своей партии я не увидел большой радости от перспективы сражаться под стягом с золотым драконом.
Дракон, по мнению приверженцев единого бога, символ язычества, невежества и дикой грубой силы, так мне объяснила Адель. Пусть язычества и грубой дикой силы! Но на счет невежества — я готов поспорить!
Вечером опять были танцы, но королевский замок гудел от новости, в которую верили и не верили. Король Руперт выздоровел!
Огромное количество господ пожелало теперь говорить со мной и узнать о том, правда ли, что именно я излечил короля?
Я отвечал уклончиво. Я говорил, что видел короля и что он в полном здравии. Но я не лекарь и не маг. Мне никто не верил до конца.
Завтрашний турнир как событие потерял свою ценность. В королевстве снова был король! Королева–мать так и не появилась в зале для приемов.
В разгар танцев, которыми завершался этот день, как и предыдущие дни, гербовый король с высоты помоста менестрелей произнес:
— Высокие и могущественные принцы… сеньоры, бароны, рыцари и оруженосцы, каковые прибыли на турнир, оповещаю вас от имени сеньоров моих судей: да явятся обе партии ваши завтра в полдень на ристалище, в строю и в латах и готовые к турниру, ибо в должный час судьи разрубят канаты, дабы начать турнир, за победу в коем знатные и богатые дары вручены будут дамами. Помимо сего, уведомляю вас: да не приведет никто из вас в строй для услужения себе слуг конных более указанного числа, а именно: четверо слуг для принца или герцога, трое — для графа, двое — для рыцаря и один слуга для оруженосца, пеших же слуг сколько угодно: ибо так повелели судьи!
