Раскрасневшаяся Габриель возвышалась на табурете и сверху дирижировала пажами, то посылая за одним украшением, то за другим, и собственноручно размещала на еловых лапах эту разноцветную мешанину, совершенно не боясь иголок. Пажи сбились с ног, но все это им ужасно нравилось, судя по их цветущим физиономиям. Даже «волчонок» Бронкасл ничем не выделялся среди них. Общее настроение праздника захватило и его.

Горцы обычно праздновали завершение одного года и начало другого осенью, устраивая хороводы у костров с жаркой цельных тушек баранов и распитием эля в огромных количествах, а потом проводились состязания среди мужчин по метанию камней, бревен и самое любимое — драка на шестах.

Интересно, придется ли им по вкусу новый праздник?

В большой комнате у башни ворот отец Гульд освятил часовню и каждый день проводил все необходимые службы. Признаюсь, я там ни разу не был. Священник так и порывался побеседовать со мной по душам, но я всегда находил важные занятия чтобы уклониться от беседы с ним.

Не то чтобы отец Гульд мне не понравился, просто я не видел необходимости в соблюдении этих ритуалов у себя дома. Прилюдные важные события в Корнхолле, что освещались церковью, я не мог избегать, но здесь, в замке Холлилох, у себя дома я имел право вести себя так, как мне угодно.

Впрочем, у отца Гульда прихожан хватало и без меня.

Надев толстый мохнатый плащ с капюшоном, я вышел во двор.

Морозный воздух был сух и колюч. Вжикал вкусно снег под ногами. Уже стемнело, и первые звезды мерцали в ясном небе. Поднявшись на башню ворот, я обнаружил здесь караульного из отряда Гвена.

На его бороде лежал обильный иней от дыхания. Он потирал одной рукой щеки и нос, другой же крепко сжимая древко алебарды.

— Все тихо, Кайл?

— Все тихо, государь…

Долину Холлилоха, заваленную снегом, окутывал мрак, густея с каждой минутой.

Покой и тишина.

Что ищут люди? Кто денег, кто власти, кто славы, а кто просто сытого брюха… Покоя и тишины достигнут все. Никто не вечен. Сколько поколений до меня смотрели в это морозное небо на те же самые звезды. От них не осталось и праха, а небо и звезды вечны…

Покашливание сзади.

Габриель закуталась в плащ и шарфом замотала лицо до самых глаз, но ее карие глаза трудно не узнать. Голос через шарф звучал глухо.

— Идемте, государь…

Она взяла меня под руку, и мы по стене неторопливо пошли к темной громаде башни–донжона.

В большом камине библиотеки огонь уже догорал. Рдели багровым угли. Я подбросил им новую пищу — толстые березовые поленья.

Мы молча сидели у камина на корточках, протягивая руки к разгорающемуся пламени.

— Я говорила с повитухой…

— Доротее осталось пару дней, я знаю…

— Тебя это ожидание изводит больше чем ее. Но я убеждена, что все пройдет нормально. Она родит твою дочь благополучно, и я уверена в том, что младенец не дракон, а полудракон, как ты и как твоя сестра. Вы не могли с Доротеей зачать дракона — в ней нет драконьей крови, Грегори!

— Надеюсь, что ты права…

— Весь месяц ты печален и напряжен. На тебя так влияет воздержание?

Я искоса бросил взгляд на свою магичку. Лицо ее было серьезно, она действительно беспокоилась обо мне, а не насмешничала, по своему обыкновению. Да, вот уже два долгих месяца у меня не было женщины и я ощущал себя весьма напряженно .И это мягко сказано!

— Сохранять верность Доротее глупо, Грегори.

— Я не сохраняю ей верность, Габи… Графиня не любит меня и никогда не любила. Она боится меня и использует меня всего лишь для своего комфортного существования. Только и всего! Просто сейчас мне не нужно женское тело на десяток минут. Мне нужна подруга, с которой я разделю не только постель, но и свою жизнь, каждый час. Ты мой друг, но ты не моя женщина. Увы!

Она взяла меня за руку.

— Ты и вправду хочешь, чтобы я была твоею?

— Разве найдется мужчина, что не захочет тебя?

— Не увиливай, Грегори! Вопрос задан о тебе!

— Конечно, я хочу чтобы ты была моей.

Неожиданно Габриель потупилась и убрала свою руку с моей.

— Я получила благодаря тебе доступ к таким силам магии, которые мне и не снились… Я благодарна тебе, Грегори.

Мне теперь кажется, что в шестнадцать лет я лишилась девственности не по своей прихоти, а меня к этому подвели, чтобы ослабить мои магические таланты… И мой отец знал об этом… Да горит его душа вечно в аду!

Теперь благодаря тебе я девственница, девственница познавшая многих мужчин — как это ни странно звучит…

Моя магическая сила крепнет с каждым месяцем. Захватывает дух при мысли о том, каких ступеней силы я смогу достичь!

Я не готова, Грегори, отказаться от этого сейчас!

Я бы с радостью подарила тебе не только свою девственность, а и саму жизнь… Но сейчас я как молодая птица, овладевшая крыльями. Я только научилась летать, передо мной открывается огромный мир с его тайнами и красотами. Отказаться от этого мира я не в силах, Грегори! Может быть, когда мне надоест этот полет и этот мир с его красотами… Но боюсь, тогда рядом с тобой уже будет другая… Сью вернется к небе, поверь и жди… А сейчас не отказывай себе в маленьких радостях любви, но только осторожно, чтобы не зачать еще одного дракона или полудракона. От этого у тебя множество проблем. Ты ведь слишком человек для этого, Грегори! У тебя сердце человека, но не дракона!

— Ты не отказываешь мне окончательно? У меня есть надежда?

— Надежда есть всегда, пока мы живы….

Доротея родила мне дочь прямо в ночь Рождества. На праздничном ужине у нее отошли воды и начались первые схватки. На руках графиню отнесли в теплую спальню, где ее ждали повитуха и две служанки с горячей водой и стопой полотенец наготове.

Габриель и я остались чтобы помочь роженице.

Повитухе мое присутствие ужасно не нравилось, но что она могла сделать против короля?

Я сидел рядом с Доротеей лицом к лицу и держал ее за руку. Ее лицо обильно потело. Зрачки расширились. Она кусала губы, но стоически переносила боль. Я мог бы избавить ее от боли, но как это сказалось бы на ребенке? Я не решался вмешиваться…

Габриель сидела по другую сторону постели и вытирала пот со лба графини и подавала ей воду.

— Держись, малышка, я с тобой… Все будет хорошо…

Я шептал Доротее успокаивающие слова.

Бедняжка металась от боли.

— Не оставляй меня… не оставляй… Грегори… помоги мне…

Она прокусила губу, и струйка крови потекла на подбородок.

За моей спиной между широко расставленных ног графини старая повитуха была наготове.

— Тужься, девочка! Тужься!

Она стала тужиться и завизжала от боли, безобразно разинув рот. Я увидел ее язык и глубоко розовое горло. Слезы текли из глаз. Потная, с багровым лицом, эта вопящая в панике женщина была мне не знакома. О, боги, хорошо, что я не женщина! — мелькнула мысль.

Этот кошмар продолжался целый час. Она то тужилась и визжала и орала во все горло от боли, но схватки отступали, и она приходила в себя и пыталась улыбаться искусанными губами.

Мое сердце разрывалось на части от жалости. Я сам взмок от пота и готов был тужиться вместо нее, лишь бы все быстрее завершилось. Глубоко в душе я жалел о том, что решился присутствовать при родах. Женщины слишком дорого платят за радости любви! Боль, что претерпевала Доротея, была сродни агонии. Но агония не длится часами!

Она стискивала мою руку до боли с неожиданно возникающей силой.

— Еще немного, девочка! Головка младенца уже показалась!

Не выпуская руку Доротеи, я обернулся. Ее сорочка сползла давным-давно вниз к груди, обнажив вздутый бугор живота. Между широко раздвинутых бедер появилась темная выпуклость в алых пятнах крови. Она росла на глазах. Доротея взревела как дикий зверь, и ее ногти вонзились в мою руку.

Действительно, появилась головка ребенка. Сморщенное багровое личико с зажмуренными глазами… маленькое плечико, пухленькая ручка… Повитуха приняла младенца на свои широкие ладони. Багрово–синяя пуповина растянулась уродливой веревкой. Слава богам — это человек, а не дракон!