Король Руперт нанял полк оберста Фрусберга из десяти рот, общей численностью четыре тысячи головорезов, в Тевтонии.

Парни истомились в трюмах и, игнорируя приказ графа Суттона, оберст высадил свое воинство милях в десяти ниже по течению от Лонгфорда. Наемники занялись любимым делом — грабить, убивать, насиловать, резать скот и жечь деревни.

Бомбард на вооружении отряда наемников не было. Вооружены пиками, двуручниками и алебардами. Арбалетчиков и лучников в отряде также не было. У них были зато аркебузы, и Иоганн этим весьма гордился.

— Что за аркебузы, Макгайл?

— Тевтон говорит, что это ручные маленькие бомбарды.

Время от времени пленник опять начинал хвастаться своим знакомством с оберстом Фрусбергом.

— Врет, говнюк, не будет князь Фрусберг якшаться с такой сволочью!

— Ты слышал про Фрусберга?

— В Тевтонии и Славонии его имя многие знают! Он придумал «Майское дерево».

— Что за «Майское дерево», Макгайл?

— Это, государь, когда всех жителей деревни от мала до велика, вешают на дереве пораскидистее… Любит князь такие развлечения.

— Похоже, в Тевтонии много лишних людей.

— Людей много, а денег мало, государь! Прикажите прирезать говнюка?

— Пусть живет, отправьте в обоз — он забавный.

Утром, как только появился краешек солнца над горизонтом, построенные в квадраты пехотные реджименты приблизились к деревушке, что вчера не до конца спалили бравые парни князя Фрусберга.

Нас заметили, и хриплые трубы заревели тревогу. Потом забили барабаны.

Надо отдать должное — через десяток минут наемники уже строились большой фалангой в двух полетах стрелы от нас. Над их рядами реяли разноцветные флаги — у каждой роты свой, и полковой стяг.

Первые шеренги сверкали сталью доспехов. За ними стоял лес пик. Где-то в рядах были и воины с аркебузами, которых я еще не видел.

Здесь между нами был обширный зеленый луг. Слева в полумиле отсвечивали бликами воды Дойла. Справа недогоревшая деревня.

Напротив нашего правого фланга появилась группа конных офицеров. Тевтоны взревели, потрясая оружием. Видимо, сам оберст Фрусберг пожаловал.

Я подозвал Гринвуда.

— Барон, когда мы сойдемся — ударьте по этому флангу и уничтожьте или плените их старших офицеров, а потом бейте с тыла.

— Сделаю, государь!

Он развернул коня и ускакал в тыл за холм, где стоял его реджимент и реджимент Гвена Макнилла.

Мои спешенные арбалетчики шагали поротно в промежутках между пешими реджиментами.

Капитана Макгайла я держал рядом как советника.

Затрубили трубы и оберст что-то прокричал. Весь строй наемников опустился на колено как один человек, разом.

— Князь призвал их помолиться перед боем. Если в первую шеренгу выйдут воины с белыми перьями на шлемах и там поднимут красное знамя, значит это пришла «безнадежная шеренга» и они будут атаковать.

— Что за «Безнадежная шеренга»?

— Там добровольцы, больные на голову, штрафники, преступники, готовые кровью купить амнистию и те, кто вытащил плохой жребий. Их называют еще -verlorene Haufe — что значит — оставь надежду. В этой шеренге пики и двуручные мечи. Они должны расстроить боевой порядок противника, а следующие шеренги прорвутся в бреши… Нашим парням придется туго, государь — вон несут красное знамя!

Над разноцветными, пестрыми рядами тевтонцев двинулось красное знамя и остановилось только у первой шеренги.

— Ну вот, что я говорил — они крепят на шлемы белые перья — будет атака!

— Они хотят атаковать, так мы тоже атакуем!

Я махнул рукой. Взревели наши трубы.

Наклонив пики, квадраты реджиментов двинулись через луг.

С конвоем горцев я ехал шагом за Первым Клайвским реджиментом.

— Капитан, а тевтоны держат пики по-другому!

Наши противники держали пики на уровне груди, мои же горцы несли их на уровне пояса.

— Это их любимая стойка, государь.

Мои люди уже прошли половину луга, а наемники оставались неподвижными.

Здесь что‑то не так!

Горцы взревели, побежали, выставив пики, вперед. Треск, словно великан над лугом рвал ручищами толстое полотно. Дымки взлетели над рядами тевтонцев. Моя лошадь вздрогнула и запрядала ушами. Кони моей охраны забеспокоились. Непривычный звук их испугал.

В первых шеренгах моих реджиментов густо упали люди.

Я похолодел… Это аркебузы?

Ряды реджиментов смешались и закрутились в беспорядке.

Сжав поводья до боли в руках, я увидел как фаланга противника, набирая ход, с ревом побежала навстречу моим смущенным стрельбой горцам.

Треск столкнувшихся копий, звон стали. Ряды смешались. Кромсая горцев двуручными мечами, срубая древка пик, тевтонцы врезались глубоко в ряды реджиментов. В этой толчее пики стали бесполезными. Передние ряды не могли их поднять, а задние не могли опустить. Алебардой тоже не размахнуться.

— Наши завязли, Грегори!

Нервничающий Жасс тянул из ножен меч.

Прорвавшиеся в глубь реджимента тевтоны были совсем рядом. Я обернулся. Набирая скорость, из‑за холма неслась моя конница, по широкой дуге обходя деревню. Впереди рев, крики, стоны. Побросав пики, мои горцы схватились за мечи и топоры. В остервенении люди рубили друг друга. Чавкающие удары и брызги крови… Но я видел, что мои люди пятятся под напором пестрых наемников. Строй реджиментов гнулся дугой. Только бы выдержали!

Удар конницы все решил.

Левый фланг тевтонцев был смят. Они уже не могли пустить в ход пики и остановить латников. Началась рубка пехоты конницей.

Наемники побежали, и кроме как к берегу Дойла другой дороги мы им не оставили. Я послал пажей к командирам реджиментов с приказом брать пленных и щадить сдающихся. Крепкие парни — эти тевтонцы…

Развернув коня, я шагом поехал на холм, где мои пажи уже поставили палатку. Луг, недавно зеленевший под утренним солнцем, теперь покрыт телами убитых и раненых, и красного здесь цвета больше чем зеленого…

— Мы победили, Грегори!

— Жасс, завершай дело, и я жду тебя с рапортом. Постарайся взять живым оберста.

Я приказал пажам подать завтрак и с удовольствием позволил снять с себя доспехи. В палатке было теплее чем снаружи.

Честно признаться — я был на грани поражения. Князь Фрусберг обманул меня когда выдвинул во вторую шеренгу воинов с аркебузами и имитировал подготовку к атаке. Он не собирался атаковать и своими обманными действия вынудил меня атаковать первым. Не будь у меня в тылу спрятанной конницы — дело было бы проиграно, и пришлось бы бежать. Вот только куда? Под крыло к Габриель–Луизе? Или назад, через плоскогорье туманов с позором в Корнхолл. Только теперь мне стало страшно. Я осознал ту опасность, которую избежал…

Положив руку на пояс, обложенный янтарем, я вспомнил о своей печальной обязанности — лечить раненых воинов. Сегодня их будет много…

Но оказалось, что я отправился отдыхать слишком рано.

Раздался стук копыт, и в платку вошел мой паж, а вернее сказать — оруженосец, Дуган .

Парнишка взволнован и тяжело дышит, словно он не скакал на коне, а бежал бегом.

— Государь… меня послал коннетабль Жасс… там у реки… тевтонцы не сдаются!

— В чем дело, Дуган? Успокойся и говори медленно!

— Коннетабль просит вас приехать, государь!

По недавнему полю боя бродили горцы и арбалетчики, искали чем поживиться. Кто‑то искал раненых и убитых товарищей, а кто высматривал кошельки и оружие …

При виде меня, воины срывали береты и приветствовали, крича:

— Дракон — вперед! Ура королю!

Мой конь нервно трусил, переступая через тела. Я приветствовал мародеров, помахав рукой.

Большая часть моей пехоты сгрудилась на берегу. Свист, крики, ругань сливались в неразборчивый рев. Поодаль Гвен и Гринвуд выстраивали кавалерию в несколько шеренг.

— Дорогу королю Грегори! Дорогу!

Мой трубач затрубил в серебряную трубу.