— Без собак охота теряет половину своей прелести, государь! — пожаловался Гринвуд.

— Если хочешь поохотиться здесь с собаками до самой зимы — оставайся коннетаблем Давингтона!

— Это большая честь для меня, государь, но я не могу принять такое назначение. Меня ждут в нашем замке, и признаться, я скучаю по своим родным местам!

Один из загонщиков приблизился к нам.

— Ваше величество, в миле отсюда на северо–восток мы заметили в логу оленье стадо, примерно голов двадцать.

— Отлично! Уважаемые сьерры, готовьте арбалеты и снимайте плащи, впереди нас ждет добыча!

Мы пришпорили коней. Наша группа быстро рассеялась по лесу, выдерживая общее направление. Охотничий рог постукивал меня по пояснице, напоминая о себе. Колчан тяжел и полон стрел. Арбалет прицеплен к седлу, кинжал на поясе.

Бернадетта меня обогнала. Я мчался за ней.

Она ловко уклонялась от низких веток за шеей коня, а мне приходилось отбивать эти ветки рукой. Толстые кожаные перчатки здесь оказались кстати.

Моя азартная подруга сбавила ход, только когда впереди встал настоящий бурелом. Упавшие деревья не оставляли ни малейшей возможности продвинуться дальше.

Я догнал Бернадетту. Наши кони фыркали и нервно переступали ногами.

— Ты свернула не туда, моя козочка!

— Но почему?

Обиженное личико моей подруги меня позабавило. Не мог я сердиться на нее…

— Мы заблудились?

— Об этом рано говорить. Поедем южнее, и думаю, встретим своих.

— А если протрубить в рог?

— Не стоит этого делать — может быть, олени рядом и тогда мы их спугнем. Едем.

Через несколько минут мы выехали к оврагу, уходящему вдаль, с краями, поросшими густым ельником. Спуск здесь был невозможен, и мы двинулись по краю, высматривая пологий склон. Я подозревал, что этот овраг это верхняя часть лога, о котором говорил загонщик. Я ехал впереди, Бернадетта следом. Лес был тих. Шуршали опавшие листья под копытами.

— Обещай, что не будешь стрелять маленьких, Грегори!

— Оленята уже не маленькие, Бернадетта, они все лето паслись здесь в лесу!

— Все равно, обещай мне!

Я обернулся к ней, но не успел открыть рта… Щелчки в тиши леса были отчетливо слышны. Знакомые звуки!

Конь подо мной взвился на дыбы, заржав, опрокинулся, сбрасывая меня прямо в овраг. Мир колесом промелькнул в моих глазах. Несколько мгновений полета, и я рухнул в заросли молодых сосен. Резкая слепящая боль в правой руке, впору заплакать… Я застонал, кусая рукав куртки. Не сразу пришел в себя. С трудом выбрался из сосенок, перепачкался смолой, палая хвоя налипла на одежду.

По нам стреляли из арбалетов! Где Бернадетта?

Кинжал остался на моем поясе. Рог при падении оторвался от ремешка. Я ощупал свое плечо. Малейшее движение отзывалось болью. Сдернув зубами перчатку с левой руки, положил ее на больное место….Когда боль исчезла, весь мир стал выглядеть совсем по-другому. Тут же дали о себе знать ушибы на ногах и на спине…

Я стоял почти на самом дне оврага. И даже не сразу разобрался, по какому склону свалился вниз.

Обнажив кинжал, потихоньку, стараясь не шуметь, начал подниматься, цепляясь за редкие искривленные деревья. Своего коня я нашел почти сразу Бедняга валялся дохлым на боку, с арбалетной стрелой в шее. Стрела вошла не глубоко. Расширив рану кинжалом, я вынул ее. От наконечника шел знакомый запах. Отвар из корней белой чемерицы!

В замке я сам готовил такой и смазывал стрелы. Малейшая царапина, и олень умирает за несколько мгновений. В горах это очень удобно — ведь подрань горного козла обычной стрелой, а он уйдет умирать на такую кручу, что и не достать!

Так это была засада или ошибка чужих охотников? Мои люди не смазывали ядом сегодня стрел. Стрелы! Арбалет!

Мой арбалет, что был зацеплен к седлу, безнадежно сломан. У меня только кинжал. А сколько там наверху стрелков?

Мне нужно найти Бернадетту и уйти подальше отсюда!

Я одолел склон и поднялся на край оврага, туда, откуда упал вместе с конем.

Птички чирикали. Терпко пахло палыми листьями. Бернадетту я нашел в нескольких шагах от края оврага. Она лежала лицом вниз, раскинув руки. Из ее спины торчали оперенья двух стрел. Я опустился на колени и бережно приподнял ее на руках. Она была мертва. Глаза застыли и потеряли блеск. Прижав ее голову к своей груди, я заплакал. Горько и бессильно… Комок встал в горле и душил меня….

Лошадка Бернадетты приблизилась ко мне и, фыркнув, ткнулась мягкой мордой в мою мокрую от слез щеку.

Бернадетту похоронили на холме, на север от Давингтона. Отсюда видно море и город, и крышу нашего домика в лагере. Отец Джарвис совершил все, что необходимо.

Жасс не скрывал слез. Хэрри мрачно смотрел себе под ноги. Молли и Джени плакали навзрыд. Габриэль стояла молча, но смотрела не на могильный холм, а выше, на бегущие по небу белые пушистые облачка.

Плачущего Ричарда оставили в лагере. Он был в истерике.

Пришлось дать ему макового отвара. Мальчик любил сестру, но свою любовь никогда не демонстрировал. А теперь он просто сгорал от горя…

Мои люди, посланные в замок Соммерсби, вернулись ни с чем. Адель и старый барон уехали в неизвестном направлении еще месяц назад.

Я сел в седло и поехал вниз с холма, но только не к Давингтону, а в противоположную сторону. Лошадка Бернадетты шла шагом, иногда кося на меня лиловый глаз.

В моем кошельке на поясе, в чехле из замши, лежал белокурый локон, последний дар моей подруги… Мои люди не нашли убийц в лесу. Я не знал, в кого целились — в меня или в нее? Случайно это вышло или нас выследили.

Если выследили, то эти люди допустили огромную ошибку, что не спустились вниз в овраг и не довели дело до конца!

Кто бы ни послал этих стрелков, они заплатят по самой дорогой цене! Фостеру придется попотеть… Я ехал шагом, все дальше от города, и груз с моей груди ничем было не снять…

Я привязался к Бернадетте, а потом полюбил ее так, как ни любил ни Нелл, ни Адель, ни Доротею Харпер. Им я позволял любить себя, но страсть и привязанность к ним не была такой сильной… Каюсь, с Бернадеттой я забывал даже Сью, мою первую и единственную любовь… Неужели я обречен терять всех женщин, которых полюблю или которые полюбят меня? Давингтон мне опротивел, завтра же в Корнхолл и далее в Холлилох!

Незаметно за мыслями и думами, я доехал до долины, в которой, на берегу черного озера, лежали руины замка короля Магнуса. Оглянувшись, я обнаружил в сотне шагов позади Гвена с его людьми и Габриэль, сидевшую по–мужски в седле.

Заметив мой взгляд, она пришпорила коня и быстро догнала меня.

— Здесь очень странное место, мне о нем говорили…

— Когда тебе говорили?

— Когда… когда я жила отсюда далеко и меня еще не изуродовали как… как…

Она не находила слов и побледнела.

Я положил руку на ее плечо.

Она отвернулась и глубоко вздохнула несколько раз.

— Проедем к озеру?

Она кивнула.

Спешившись на берегу, мы сели рядом на истертые древние каменные ступени.

Осеннее теплое солнце не жгло, а грело.

— Грегори, здесь сосредоточение силы… Разве ты не ощущаешь?

Я закрыл глаза и ровно, размерянно дыша, расслабился.

Нити… Разноцветные нити силы тянулись из земли, причудливо извиваясь, словно дымки гаснущих костров. Я мысленно протянул к ним руки, собирал пучки силы и вязал узлами, которые начинали светить пульсирующим белым светом. Пульсация усилилась. Все происходило так же, как и на берегу у руин Лайонбурга!

Пульсирующий белый свет залил все пространство вокруг меня. Я уже не ощущал, что дышу и сижу на каменной ступени… превратился в сгусток света, без тела, без мыслей… просто плыл по мягко покачивающимся волнам… Но я должен что‑то сделать? Открыть дверь?

Черный прямоугольник возник на моем пути, он рос и поглотил меня.

Отец читал книгу за столом, поддерживая подбородок правой рукой.