Я подобрал парик мага, нахлобучил на голову, снял с вешалки его фиолетовый балахон и натянул взамен своего плаща, который скомкал и засунул подмышку.

Удалось спуститься до самого нижнего яруса башни без происшествий. Охрана нагло храпела и пердела, не подозревая о происшедшем.

Я вышел на свежий воздух. Небо на востоке уже приобретало голубоватые тона. Скоро восход.

Выбросив плащ и парик мага в сточную канаву, я набросил свой плащ и двинулся по улице, ведущей в глубь квартала оружейников. Я старался отойти от башни как можно дальше. Но как покинуть квартал, если на всех выходах дежурят патрули конфландцев?

Желудок требовательно урчал. Мое тело требовало еды и питья, а мой подбородок бритвы. Оставалось только прорываться, используя заклинание истинной правды.

В конце улицы я уже видел конфландских пикинеров у деревянной рогатки, перегородившей улочку. Я направился к ним неторопливой походкой. Прохожих на улице не было, и мне это на руку.

Вояк всего пятеро. Пики они прислонили к стене. Двое, присев на мостовую на свои плащи, играли в кости. Один наблюдал за игрой — судя по галунам по краю колета — сержант. Еще один солдат дремал под стеной, склонив голову в шлеме. Пятый член патруля грыз сухарь, сидя на рогатке, на бревне и болтая ногами.

Услышав мои шаги, сержант обернулся и, топорща усы, отрывисто бросил:

— Кто такой? Куда? Пропуск!

Я улыбался ему и, приблизившись на два шага, произнес слова заклинания истинной правды. Ничего не изменилось. «У них у всех талисманы?»

— Что ты бормочешь? Я тебя не понял! Эй, парни, взять его!

Я рванулся вперед и ударил сержанта плечом в грудь. Он оказался поменьше ростом чем я, видимо вес тоже подкачал. Сержант не удержался на ногах, упал на бок и завопил:

— Тревога! К оружию!

В несколько прыжков я уже был у ограждения и запрыгнул на бревно. Лязг стали за спиной, топот и крики. Но оглядываться некогда!

Конфландец, зажав сухарь в зубах, одной рукой тянул меч из ножен, а другую протянул ко мне, пытаясь схватить за ногу. Я пнул его в лицо и кубарем покатился по мостовой, но уже по другую сторону ограждения.

Ого, я заполучил кучу синяков! Вскочив на ноги, я бросился бежать со всех сил. Пока солдаты отодвинут заграждение — я буду уже далеко.

— Держи его! Держи! — Мне орали вслед.

. Но редкие прохожие только шарахались в стороны. Никто не заступил мне дорогу.

Через три квартала я сбавил ход и пошел дальше бодрой походкой спешащего по своим делам горожанина. Начинался новый день. Утро пришло в Гвинденхолл.

Я расспросил дорогу, и через час нашел дом, где прачки стирали одежду и предоставляли свои чаны для мытья всем желающим. Напротив жил цирюльник. Он меня побрил за несколько монет. Сын прачки, шустрый парень лет десяти, принес мне из ближайшей корчмы яичницу, кус ячменного свежего хлеба и кувшин эля. Позавтракав, я сбросил одежду и забрался в чан с горячей водой. В просторном помещении таких чанов стояло около десятка. В прочих замокало белье и одежда. Прачки разглядывали меня с интересом и без стеснения. Мой пояс с кинжалом привлек их внимание. Кольчугу я снял заранее еще у цирюльника и завернул в плащ.

Шустрый парень приблизился ко мне, когда я размякший и немного осоловевший от еды и выпитого, дремал по грудь в воде.

— Моя тетушка приласкает вас, сьер за пару талеров.

— Сколько лет твоей почтенной тетушке, малый? Зубы у нее еще есть?

Парень обиделся.

— Ей шестнадцать лет, сьер, она свеженькая как абрикосик!

— Как часто ты торгуешь своей тетушкой, малый?

— Вам жалко денег, сьер? Вы скряга?

— Не жалко, передай тетушке, что я согласен. Принеси мне простыню.

— Одежду вашу я принесу потом.

— А если ты ее потеряешь, мне придеться разгуливать в чем мать родила по улицам? Ничего не выйдет!

Пришлось дать парню медяк .

Он принес мне простыню. Я завернулся в нее и, взяв подмышку плащ и пояс с кинжалом, последовал за своим провожатым. Мальчишка нес мою одежду и сапоги.

Мы поднялись по скрипучей деревянной лесенке наверх, на второй этаж. Комната оказалась рядом с лестницей.

Мальчик вошел первым, а я за ним. Узкое длинное окно давало мало света. Беленые стены. Кровать и табурет. Пустынно как в келье монахини. На кровати в длинной белой сорочке сидит девушка, распустив длинные темно–коричневые волосы по плечам. Она положила руки на колени и смотрит на меня как будто виновато.

Я выпроваживаю мальчишку и задвигаю на двери засов.

Подхожу ближе к юной тетушке. У нее карие глаза и пушистые ресницы. Нос длинноват, но кожа нежная, розовая и на щеках румянец. Брови очень темные, красивыми дугами подчеркивают выразительность глаз. Бледные губы поджаты.

— Меня зовут Мартин, твой племянник сказал что‑то про два талера…

— Рич мне не племянник… Он сын моей мачехи…

— Как тебя зовут?

Я сажусь рядом.

Девушка напряжена и держится скованно.

— Виола… Виолетта…

Свеженькая девочка меня манила, как румяное яблоко на ветке.

Мое «копье» зашевелилось, готовясь к бою.

Я обнял ее левой рукой за плечи и поцеловал в губы. Ее нежные губки пахли мятой. Она не ответила сразу на поцелуй, а покорно отдала мне их. Я целовал ее нежно, но настойчиво, постепенно усиливая давление, пока она не ответила мне. Губки приоткрылись и кончиком языка я их слегка раздвинул…

Она прикрыла глаза, и рука ее робко обняла меня за талию.

Мы после лежали рядом… Остывала испарина на коже. Ладошка девушки беспорядочно блуждала по моей голой груди.

— Виолетта — это же конфландское имя?

— Да, моя мама родом из Конфландии… Она умерла в родах, и отец женился на другой…

— Отец знает, что ты зарабатываешь своим телом?

— Отец погиб в прошлом году под Давингтоном… Мачеха заставляет меня спать с мужчинами, иначе грозит выгнать прочь…

— Как давно ты торгуешь своим телом?

— Уже два месяца…

Она отвечает тихо, я не вижу ее глаз. Взгляд мой уперся в беленый известью потолок

Похоть во мне угасла. Нарастала жалость и желание помочь, укрыть, спрятать эту мою женщину от неприятностей, злых людей и угрюмого будущего….

«Ты добрый ангел шлюх, Грегори!» — смеялась Габриель. Что делать, если я не могу быть равнодушным!?

— Который сегодня день, Виолетта?

— Четвертый день месяца, сьерр….Завтра коронация… Хоть одним глазом взглянуть на нового короля! Говорят, он молод и пригож…

Виолетта улеглась к стенке, вытянув руки вдоль тела. Я накрыл нас простыней.

— Я устал, Виолетта, и мне нужно выспаться. Просто полежи рядом. Не беспокойся — два талера все равно твои… И я добавлю еще два…

Разбуди меня на закате. Хорошо?

— Хорошо…

Мощеная площадь у собора Святого Марк чисто выметена. Среди немногочисленных зевак я проходу вдоль цепочки гвардейских алебардистов. За их спинами шагах в пятидесяти стоит цепочка конфландских пикенеров. У ступеней, ведущих в собор, прогуливаются не спеша монахи в черных рясах. На паперти стоят кучкой телохранители принца Клермона в тускло отсвечивающихся доспехах, опираясь на обнаженные мечи. Завтра коронация и собор тщательно охраняется.

Собор окружен двойными рядами солдат, как я успел уже убедится.

Набросив на голову капюшон плаща, я брожу вокруг уже два часа.

Как мне проникнуть в собор? Задача практически неразрешимая…

Поворачиваю на ближайшую улицу, и через пару минут ноги приносят меня к знакомому зданию. Постоялый двор «Королевская милость».

Я рассматриваю его ярко освещенный фонарями фасад. Здесь во время турнира была моя штаб–квартира. Здесь со мной были Адель и Бернадетта… Здесь мы пили вино юга с Хэрри…

Прошел год, и я снова здесь. Только совсем один.

Заманчиво желтели окна на первом этаже. Подает ли сейчас мэтр Окшотт терпкое вино в запыленной бутылке?