— Они чудные, совсем как ангелочки… — прошептала Молли.

Ранним утром я покинул манор Хаттон. Фостер получил приказ не спускать глаз с Агнесс и по его задумчивой мине ясно — этот приказ ему не стал сюрпризом.

В окружении пажей и офицеров я вышел во двор и сел на коня. Тяжелых доспехов не носить в походе, и мне оседлали Лизи — молодую резвую кобылу. В окно донжона выглядывали мои леди, держа платочки у глаз. Я помахал им снятой перчаткой и послал воздушный поцелуй.

Саггертон, когда идешь по нему пешком, выглядит и пахнет еще противнее, чем это кажется с седла рыцарского коня. Я шел за отцом Дарлоу, ступая след в след. Жидкая грязь омерзительно хлюпала между пальцев. Монашеские сандалии не для этих улиц. Под монашескими капюшонами наши лица не разглядеть. Да и кому это надо — разглядывать двух монахов в пропыленных рясах. Неторопливо, но уверенно мы шли через город, направляясь в порт.

Торговый обоз, с которым мы добрались до города, отправился дальше в Лонгфорд. Нам нужен корабль.

Со второго этажа прямо перед нами плеснули нечистоты. Брыгзи мочи окропили обильно рясу отца Дарлоу.

Монах спокойно перешагнул через кучку дерьма и двинулся дальше. Вонь убийственная! Я отвернулся в сторону стены дома и остановился, как будто меня пробило насквозь брошенное сверху копье. В грязной канаве под стеной в грязевой жиже лежал трупик младенца. Почерневший и покрытый слоем мух.

«О, боги! Люди, здесь живущие, не боятся ни Господа, ни теней предков!»

— Идемте, отецМартин! Нам надо поторопиться!

— Брат Дарлоу, вы это видите?!

— Обычное дело, брат Мартин, девка понесла незнамо от кого, да и придушила новорожденного…

— Почему не уберут?

— Собаки утащат к ночи, долго лежать не будет… Идем…

Я двинулся прочь, осенив себя крестом. Помилуй бог этих злосчастных горожан!

Рынок мы обошли по соседним улицам. Толкаться через скопление народа нам сегодня ни к чему.

Ворота, ведущие в порт, охраняли два местных стражника. На нас они и не взглянули, играя на бочке в кости. Алебарды их прислонены к стене. Но сверху нас окликнули со знакомым выговором севера.

— Кто такие? Зачем в порт? Джейсон, проверь!

Я опустил голову ниже. Верно, здесь дежурят горцы из гарнизона.

Один из городских стражников, недовольно бурча, двинулся к нам.

Отец Дарлоу осенил его крестом. Стражник приблизился расхлябанной походкой.

— Куда направляетесь, святые отцы?

— В таверну «Старый якорь», сын мой, промочить горло и вкусить постной пищи.

— Там сегодня тетушка Мирл жарит камбалу… — оживился стражник и сглотнул слюну. — Проходите, не стойте, на башне горцы, черти злобные…

Благословив стражу, мы прошли через ворота.

Монах на самом деле направился к таверне. Она находилась всего шагах в тридцати от ворот, между двумя потемневшими от времени деревянными амбарами.

Двухэтажное строение, балочное, как многие дома в Саггертоне, здание таверны украшал подвешенный на цепи на углу якорь.

— Якорь настоящий — хозяин таверны — Хьюз — бывший моряк, дослужился до боцмана. Как сколотил деньжат на таверну, бог ведает! Моряков здесь много бывает. Узнаем о том, кто в порту стоит и куда плывет.

— Не проще пройтись по причалу и узнать у моряков на кораблях?

— Не проще, брат Мартин, поверьте мне на слово.

Напротив входа в таверну на мостовой лежал пьяный мужчина и сладко храпел с переливами. Кто‑то стянул с него штаны, и на голой белой заднице красовался грязный отпечаток башмака.

Окованная металлом дверь тяжело распахнулась, и нам навстречу выскочила пухленькая девица в коричневом платье с очень смелым корсажем. Ее груди, каждая со спелую дыньку, так и норовили выскользнуть на волю.

Девица ухмыльнулась и, поправив свой корсаж снизу обеими ладонями, прошмыгнула мимо. Я оглянулся ей вслед. Она присела сразу за углом, выставив из тени жирную белую коленку, и зажурчала.

Дверь распахнулась чуть ли не перед носом отца Дарлоу.

Двое мужчин, вцепившись друг в друга и изрыгая ругательства, свалились на мостовую.

— Чвак! — одному по лицу.

— Чвак! — в ответ.

Мы вошли в просторное, но грязное, и даже какое‑то засаленное помещение. Грубые столы, лавки. У противоположной стены прилавок хозяина.

Худой, высокий мужчина в засаленном переднике наливал из кувшина вино в кружки громко спорящим морякам. За спиной хозяина бочки с кранами, лежащие на боку.

Через два маленьких грязных окна в комнату поступало мало света. Над головой хозяина на стене горел масляный светильник. И там было самое светлое место таверны. Воняло луком, прогорклым жиром и какой‑то кислятиной.

Отец Дарлоу выглядел свободное место за дальним столом, и там мы и разместились. Уткнувшись лицом в стол, спал какой‑то пьяный моряк.

Отец Дарлоу, брезгливо подняв лежащую рядом засаленную шапку пьяного, смахнул ею со стола на пол объедки. К нам приблизилась с подносом давешняя толстушка. Она оперлась на стол, выкатив на наше обозрение свои увесистые прелести.

— Что закажут братья монахи?

— Благослови тебя господь, милая, принеси нам постное — сегодня ведь среда. Камбалу у вас здесь жарят — вот ее и неси. Да посвежее! И по кружке эля — промочить горло.

Девица быстро вернулась с двумя кружками.

Выставив мокрые кружки на грязный стол, она нагнулась над моим плечом.

— Если есть полталера — ублажу хоть спереди, хоть сзади…

— Уймись грешница, не вводи в соблазн! Нет у нас таких денег, милостыней живем!

— А за еду и эль чем платить будите?!

— Три медяка за две кружки и тарелку рыбы имеется.

— Не три, а четыре!

— Побойся бога, девица, неделю назад было три!

— Давайте четыре или отца кликну!

Вздохнув, отец Дарлоу порылся за пазухой и высыпал на ладонь толстушки четыре медяка.

Я отхлебнул эля и сморщился.

— Это не эль! Скорее, пойло для свиней!

— Другого здесь не дают, брат Мартин.

Исподлобья я оглядел зал таверны. Моряки в своих любимых кожаных жилетах, в разной степени опьянения, составляли большинство посетителей. Что‑то пили, жрали, чавкая и утираясь руками. Несколько потасканных девок ластились к морякам. Им наливали вино и лапали тут же при всех за груди и даже запускали руки под юбку. Девки хохотали. «Какой же мерзкий сброд!»

Девица принесла тарелку рыбы и небрежно шваркнула на стол.

Помолившись, мы принялись за еду.

Более отвратительно приготовленной рыбы я еще не ел в своей жизни. Ее передержали на огне. С одного бока она пригорела и теперь крошилась на мелкие кусочки.

Приборов здесь не давали, и отец Дарлоу невозмутимо брал кусочки рыбы в щепоть и отправлял в рот. Я последовал его примеру. Труха, а не мясо! К тому же и соли пожалели.

Мы покончили с рыбой и допивали свой эль, когда в дверь вошли двое моряков и решительно направились к нашему столу.

Они начали трясти нашего пьяного соседа.

— Вставая Бобби! Капитан приказал отплывать в Гарвест, он как с ума сошел, орет, бегает по палубе! Срочное отплытие! Вставай, сукин сын!

Пьяный нечленораздельно вякал что‑то, не открывая глаз.

— Хватай его, Сэм, иначе посудина уйдет без нас!

— Дети мои, а не возьмет ли ваш капитан пассажиров?

Моряки, прилаживавшиеся закинуть руки пьяного товарища себе на плечи, повернулись на голос отца Дарлоу.

— Вас что ли?

— Нас.

— Пойдем с нами и спросите…

— А говорили, денег нет! — вклинилась толстушка, забирая на поднос наши кружки и тарелку с объедками.

Деревянные причалы Саггертона основательно подгнили, и то тут, то там виднелись дыры в настиле. Приходилось идти с осторожностью, не забывая смотреть под ноги. Множество людей сновало по причалам. Моряки, слуги, торговцы, мальчишки, попрошайки, потаскухи, расносчики еды и питья.