— Разве я ненастоящий?

— Ты сильный целитель, Грегори, ты должен ей помочь при рождении ребенка.

— Но я ничего не знаю о том, как происходит это исцеление. Я все делаю наобум, на авось! Мне это не нравится! Да и прошлой зимой сестре мой дар мало чем смог помочь… Едем в Холлилох и возьмем с собой Доротею!

Джаред, конечно, не возражал против поездки сестры в мой замок в Хорллилох, но сама Доротея восприняла эту идею прохладно.

— Я в этом положении не могу ехать верхом!

— Мягкая повозка изготовлена в Корнхолле, и она уже в Харперхолле. Там мягкие подушки, и окна завешиваются плотным пологом.

— Я поеду в темной коробке?!

— В повозке сделаны окна на потолке.

— А стекло не упадет мне на голову, государь?

— Я буду рядом всю дорогу, малышка и укрою тебя от любых опасностей!

Доротея наконец‑то согласилась ехать. Но с собой она потребовала взять трех камеристок и пять служанок. Она, как истинная женщина, собиралась два дня в дорогу, набрав огромное количество сундуков. Их с трудом удалось разместить на пяти повозках.

Новая повозка графине понравилась. Ее камеристки ахали и закатывали глаза, разглядывая сиденья, набитые конским волосом и обтянутые бордовым бархатом. Стены также обиты войлоком и обтянуты бархатом. Повозка не была поставлена на колеса, кузов был подвешен на двух длинных и прочных жердях между запряженных попарно лошадок. Скорее это были огромные носилки с лошадьми вместо слуг–носильщиков.

Слуги–ездовые сидели верхом на крайних лошадях и управляли ими. Единственная проблема — эти носилки занимали всю дорогу, и первый же встречный нам обоз или верховой должен будет съехать с дороги на обочину.

Распрощавшись с бароном Джаредом, мы выехали из замка. Доротея прослезилась.

— Государь, вы обещали быть рядом!

— Как только выедем из городка, дорогая графиня!

Когда мы выехали из Харперхолла, сопровождаемые толпой любопытных горожан, графиня повторила свою просьбу.

Пришлось перебраться в ее повозку.

Кроме Доротеи, трех камеристок и меня здесь расположилась Габриель, по–прежнему в мужской одежде. Все кутались в теплые плащи. Под ноги графине положили глиняные грелки, залитые кипятком. Круглые оконца на потолке давали много света. Повозка мягко покачивалась.

Девушки–камеристки испуганно и с любопытством разглядывали меня украдкой. Но стоило мне посмотреть на них, как тут же потупляли взор.

— Смею предложить вашему величеству и вашей светлости одну новеллу, весьма поучительную и веселую!

Габриель завладела всеобщим вниманием.

Сегодня она была настоящей красавицей. Слегка румяные щеки, длинные черные ресницы, алые пухлые губы, идеальные дуги бровей. Она была хорошенькой и раньше, но теперь она овладела новыми видами магии и поставила их себе на службу. Бледная, пополневшая Доротея выглядела рядом с нею дурнушкой. Обе понимали это прекрасно, что не улучшало эмоциональную атмосферу внутри повозки.

— Государь, прелестнейшие дамы, на свете много недалеких мужчин и женщин, искренне уверенных в том, что лишь только девушка наденет черную рясу, то она более не женщина и не ощущает женских желаний, точно, став монахиней, она превратилась в камень. Когда эти люди вдруг услышат что‑то противоположное этой их глупой уверенности — то они так смущаются, словно свершен великий грех против природы, и они не думают не о себе, ни о том, что их не смогут удовлетворить великие силы праздности и одиночества. Множество есть людей, уверенных, что лопата и топор, каждодневный труд в поте лица лишают крестьян всяких похотливых мыслей и желаний, делая грубыми их ум и понятливость. Это вовсе не так, что я и желаю разъяснить вам этой небольшой новеллой…

Габриель рассказывала одну из новелл Джона Уэллса, что я прихватил с собой. Но руки до них не дошли. Я только вчера вечером закончил чтение книги Бранхэрда — последнего дракона Конфландии.

Он писал ее сам. Причем два листа были посвящены подробным описаниям того, как он изготовил пергамент, содрав кожу с сотни девушек, а тушь изготовил из желчи десяти стариков…

Эти два листа я пропустил.

Бранхэрд, старый циник, самовлюбленный, эгоистичный, вовсе не был жестоким в своем понимании. Люди для него были лишь рабочим и домашним скотом, как для людей кони, свиньи и куры.

Вы же, надевая перчатки из мягкой кожи, не кручинитесь о горькой участи свинки или теленка? Так и Бранхэрд, забив для нужд своей книги сотню женщин, не считал себя ужасным чудовищем.

Книга была наполнена самовосхвалением. Двухтысячелетний дракон, похоже, впал в детство — он хвастался сам перед собой так по-детски непосредственно!

Самое интересное это описание Исхода. Драконы ушли из нашего мира, в другой, соседний, открыв Дверь и прихватив с собой многих магических существ, например, сильфид.

Дверь в соседний мир, в котором не было людей и где драконы могли жить в покое, была открыта здесь, на острове, и мой отец — Дархэрд, остался около нее привратником. Дверь открывалась и закрывалась только из нашего мира. Кто‑то должен был остаться…

Бранхэрд не ушел в соседний мир, он как капризный эгоцентрист не желал делать так, как делают другие. Подозреваю, что если бы драконы заявили о том, что запрещают Бранхэрду уходить в соседний мир, то он бы из чувства противоречия отправился бы туда первым! Моего отца Бранхэрд иначе чем молокососом и неоперившимся птенцом в книге не называл.

Отец никогда не говорил нам о Двери в соседний мир. Где она расположена и как ее открыть? Бранхэрд оставил в своей книге подробное описание своего логова, и я, пожалуй, мог бы попытаться найти его сокровищницу, если за истекшие столетия ее уже не нашли и не разграбили… Меня больше интересовали книги, а не золото. Но судя по тому, что записки Бранхэрда все же попали ко мне в руки — его логово посетили люди после его смерти и вынесли все более менее ценное.

Фостер по моему задания взялся собирать сведения про дракона Конфландии. Как закончил свои дни этот хвастливый эгоист? Я пока не знал.

Габриель между тем продолжала рассказ о хитром крестьянине по имени Джуно, что, притворяясь немым и глухим дурачком, нанялся в женский монастырь садовником и ублажал монахинь по одной, а то и по две сразу. Монахини были уверены, что парень не проболтается…

Наконец и аббатиса, позавидовав на его стать, привела в свою горницу крепкого глухонемого работника для своего интимного пользования…

Камеристки слушали, открыв рот и краснея. Доротея хихикала, не в силах сдерживаться. Габриель рассказывала очень образно, меняя интонации на разные голоса изображала разговоры и жеманно закатывала глаза, повествуя о любовных утехах в монастыре…

Но дослушать забавную историю нам не удалось.

Кони, несущие повозку, остановились. Откинув кожаный полог на окне над дверью, я выглянул наружу.

— В чем дело, Дуган?

Мой паж ехал рядом с повозкой все время, ведя в поводу моего коня.

— Арбалетчики остановились, государь, и мы тоже.

Часть роты конных арбалетчиков ехала впереди повозки, затем следовали обычные повозки, а затем остальные арбалетчики. Люди Гвена ехали по обеим сторонам от этой повозки. Но сейчас никого из них рядом не было.

Я выбрался на землю. Сапоги по щиколотку утонули в рыжей грязи.

— Гвен со своими парнями ускакал вперед, государь.

Я забрался в седло.

Габриель и Доротея выглядывали из повозки. Я улыбнулся им.

— Не волнуйтесь, я сейчас узнаю в чем причина остановки! Дуган, останься здесь! И приготовь меч, парень… — шепнул я ему .

Я пришпорил коня и, выехав на траву, поскакал вперед .

Полсотни арбалетчиков сидели на конях, и кто болтал, а кто жевал что‑то, достав из седельных сумок.

Лейтенант Черч был во главе колонны. Он беспокойно озирался.

Дорога впереди, покидая равнину, уходила в холмы предгорий, поросшие редколесьем.