1891, Рим Сорренто О, Помпея далекая, рощи лимонные. Очертанья Beзувия легкие, чистые, В темнолистых поникших ветвях золотистые, Разогретые солнцем, плоды благовонные!.. О Сорренто, великого моря дыханье, — Это все обаяние Возвращает меня к моей первой любви... Не ревнуй и природу чужой не зови, И не бойся, что я предаюсь ее нежности, Что забуду тебя я в безбрежности Тихо спящего моря, вдали от людей, Что сравню с красотою мгновенной твоей Красоту эту вечную... Милая, душу живую твою Здесь я в природе еще беззаветней люблю, Душу твою бесконечную! 1891
Капри Больше слов твоих ласковых, больше, чем все, Успокоили бедное сердце мое Эти волны, к страданьям моим равнодушные, И над радостным морем вдали, В золотистой пыли, Очертанья Капри воздушные! 1891 Праздник св. Констанция Меж седых утесов Капри, У залива голубого — Третий день веселый праздник В честь Констанция Святого. Розы падают с балконов, Дети пляшут и хохочут, И счастливого народа Волны пестрые клокочут. Промелькнуло знамя Капри... И церковные напевы Раздаются над толпою, И в венках проходят девы. Словно ангелы, сияют Белизной одежд лилейной, И умолк, и расступился Весь народ благоговейно. Вот и сам Констанций в митре С высоты на чернь взирает, Как живой, и в блеске солнца Лик серебряный мерцает. На носилках он, как идол, Восседает величаво, Словно кот – на солнце, жмурясь, Улыбается лукаво... Песни грянули, литавры, Грохот праздничных хлопушек... И в прибрежье диком эхо Скал отвесных громче пушек. И кругом – восторг безумный... Но в душе моей – тревога: Это праздник всенародный — В честь языческого бога. Где же дух Христовой церкви? Где смиренные молитвы? Вкруг Святого бомб гремящих Вьется дым, как после битвы!.. Хорошо, что здесь, на Капри, Не живу я за три века: Древним идолам – опасен Дух свободный человека. Втайне думает Констанций, На меня взирая строго: «Хорошо бы сжечь безумца На костре во славу Бога!» ……………………………… Из лимонных рощ Сорренто Свежий ветер прилетает, И божественной улыбкой Море вечное блистает. И кругом в ответ народу На восторженные крики В самом сердце скал гранитных Содрогнулся остров дикий... 1891, Капри Везувий Глубоко тонуть ноги в теплом пепле, И ослепительно, как будто солнцем Озарена, желтеет сера. К бездне Я подошел и в кратер заглянул: Горячий пар клубами вырывался... Послышались тяжелые удары, Подземный гром и гул, и клокотанье... Сверкнул огонь!.. Привет тебе, о древний, Великий Хаос, Праотец вселенной! Я счастлив тем, что нет в душе смиренья Перед тобой, слепая власть природы!.. Меня стереть с лица земли ты можешь, Но все твое могущество – ничто Перед одной непобедимой искрой, Назло богам зажженной Прометеем В моем свободном сердце!.. Я здесь стою, никем не побежденный, И, к небесам подняв чело, Тебя ногами попираю, О древний Хаос, Праотец вселенной! 1891 Помпея I Беспечный жил народ в счастливом городке: Любил он красоту и дольней жизни сладость; Была в его душе младенческая радость. Венчанный гроздьями и с чашею в руке, Смеялся медный фавн, и украшали стену То хороводы муз, то пляшущий кентавр. В те дни умели жить и жизни знали цену: Пенатов бронзовых скрывал поникший лавр. В уютных домиках все радовало чувство. Начертан был рукой художника узор Домашней утвари и кухонных амфор; У древних даже в том – великое искусство, Как столик мраморный поддерживает Гриф Когтистой лапою, свой острый клюв склонив, Их бани вознеслись, как царские чертоги, Во храмах мирные, смеющиеся боги Взирают на толпу, и приглашает всех К беспечной радости их благодатный смех. Здесь даже в смерти нет ни страха, ни печали: Под кипарисами могильный барельеф Изображает нимф и хоры сельских дев, И радость буйную священных вакханалий. И надо всем – твоя приветная краса, Воздушно-голубой залив Партенопеи! И дым Beзyвия над кровлями Помпеи, Нестрашный никому, восходит в небеса, Подобный облаку, и розовый, и нежный, Блистая на заре улыбкой безмятежной. II
Но смерть и к ним пришла; под огненным дождем, На город падавшим, под грозной тучей пепла Толпа от ужаса безумного ослепла: Отрады человек не находил ни в чем. Теряя с жизнью все, в своих богов не веря, Он молча умирал, беспомощнее зверя. Подножья идолов он с воплем обнимал, Но Олимпийский бог, блаженный и прекрасный, Облитый заревом, с улыбкой безучастной На мраморном лице, моленьям не внимал. И гибло жалкое, беспомощное племя: Торжествовала смерть, остановилось время, Умолк последний крик... И лишь один горит Везувий в черной мгле, как факел Евменид. |
