XXXVI И видел сон: идет куда-то По длинным комнатам, пустым И мрачным... Сердце в нем объято Тревогой смутной. А над ним По темным лестницам и сводам, По бесконечным переходам, Как будто шум от сквозняка, Был слышен свист однообразный, Пронзительный. В груди – тоска, Мечты унылы и несвязны... Уж он устал, но все вперед, Вперед по комнатам идет. ХХХVII И громче ветра шум пустынный; И сквозь таинственную мглу Он видит – кто-то темный, длинный Стоить, не двигаясь, в углу. И с головы до ног упало, Его закутав, покрывало. Порой лишь складки черных риз Дыханье ветра подымает, — Они колеблются, и вниз Одежда медленно сползает... Он чувствует – последний час Пришел... И не отводит глаз, ХХХVIII И смотрит в ужасе смертельном. Напрасно хочет он бежать... В его томленье беспредельном Есть жажда наконец узнать, Проникнуть в страшный смысл загадки. Он видит: трепетные складки Сейчас лицо откроют... Вот — Все ниже, ниже покрывало. Еще мгновенье – и падет... Вдруг ветер зашумел, – упало, Он понял: это – смерть!.. И вдруг Проснулся. В комнате вокруг XXXIX Все было ярко в зимнем блеске. Сидела Ольга у окна... И луч играл на занавеске. Борис почти не помнил сна, Но поглядел кругом бесстрастно... И он почувствовал так ясно И понял смерть, как никогда. От всех порывов, колебаний И от надежды – ни следа. И нет любви, и нет желаний! В его душе, в его очах — Теперь один безмолвный страх. XL Больной о смерти думал прежде По книгам, по чужим словам. Он умирал в слепой надежде, Что смерть еще далеко, там, В грядущем где-то. Он сумеет С ней помириться, он успеет Вопрос обдумать и решить И приготовиться заране... И – вот он понял: жизни нить Сейчас порвется. Не в тумане, Не в дымке – подойдя к концу, Он видел смерть лицом к лицу. ХLI И стоицизм его притворный, И все теории, как дым, Исчезли вдруг пред бездной черной, Пред этим ужасом немым. И жизнь он мерит новой мерой. Свой ум напрасно прежней верой В науку хочет усыпить. Он в ней опоры не находить. Нет! Страха смерти победить Умом нельзя... А жизнь уходит... От всех познаний, дум и книг Какая польза в страшный миг? XLII Как физиолог, поневоле Он наблюдает за собой И ждет, прислушиваясь к боли Однообразный и тупой, Растущей медленно, зловещей. Что это – смерти признак вещий, Он понял; Ольге не сказал Ни слова. Робок и послушен, Он только жалобно стонал, К словам участья равнодушен: Он разлюбил ее давно, Терпел и думал: «Вот оно!» ХLIII Плыло, сходило, приближалось, Над ним уж веяло оно И снова тихо расплывалось, Как мутно-cеpoe пятно. «Что это, что?»... в недоуменье Он напрягает ум и зренье, Он хочет знать: ответа нет, Молчит в бессилье ум тревожный... Быть может, это – глупый бред, Быть может, это – призрак ложный?.. Но сердце, ужасом полно, Не даром чует: «Вот оно!» XLIV Покинуть мир в былое время, Не зная смерти, он решил, Чтоб сбросить сразу жизни бремя, Когда терпеть не хватит сил. И что ж? он смерть узнал, увидел, Но эту мысль возненавидел. Теперь несчастного томит Одна боязнь, что искушенья Он наконец не победит, И будут так сильны мученья, Что преждевременный исход Он добровольно изберет. XLV А пузырек заветный с ядом Так близко. Ночь. Недолгим сном Забылась Ольга. Ящик рядом С постелью в столике ночном. Борис открыл и стклянку вынул, На Ольгу взор пугливый кинул, И, еле двигаясь, тайком К окну замерзшему подкрался, Привстал и форточку с трудом Открыл: холодный вихрь ворвался... В окно он бросил пузырек И отошел, и снова лег. XLVI Прошло два дня – сильней страданья. Уж он не помнил ничего. И Ольга, слушая стенанья, Порою голоса его Не узнавала: были звуки Чужие в нем. Все хуже муки, Непобедимей и страшней. Несчастный целыми ночами Молил: «Убей меня, убей!..» В слезах подушку рвал зубами, И был ужасен вечный крик, Не умолкавший ни на миг. |
