3 июля 1900 Двойная бездна Не плачь о неземной отчизне И помни, – более того, Что есть в твоей мгновенной жизни, Не будет в смерти ничего. И жизнь, как смерть, необычайна... Есть в мире здешнем – мир иной. Есть ужас тот же, та же тайна — И в свете дня, как в тьме ночной. И смерть и жизнь – родные бездны: Они подобны и равны, Друг другу чужды и любезны, Одна в другой отражены. Одна другую углубляет, Как зеркало, а человек Их съединяет, разделяет Своею волею навек. И зло, и благо, – тайна гроба И тайна жизни – два пути — Ведут к единой цели оба. И все равно, куда идти. Будь мудр, – иного нет исхода. Кто цепь последнюю расторг, Тот знает, что в цепях свобода И что в мучении – восторг. Ты сам – свой Бог, ты сам свой ближний, О, будь же собственным Творцом, Будь бездной верхней, бездной нижней, Своим началом и концом. Между 1895 и 1899
«О, если бы душа полна была любовью...» О, если бы душа полна была любовью, Как Бог мой на кресте – я умер бы любя. Но ближних не люблю, как не люблю себя, И все-таки порой исходит сердце кровью. О, мой Отец, о, мой Господь, Жалею всех живых в их слабости и силе, В блаженстве и скорбях, в рожденье и могиле. Жалею всякую страдающую плоть. И кажется порой – у всех одна душа, Она зовет Тебя, зовет и умирает, И бредит в шелесте ночного камыша, В глазах больных детей, в огнях зарниц сияет. Душа моя и Ты – с Тобою мы одни, И смертною тоской и ужасом объятый, Как некогда с креста Твой Первенец Распятый, Мир вопиет: Ламма! Ламма! Савахфани [30]. Душа моя и Ты – с Тобой одни мы оба, Всегда лицом к лицу, о, мой последний Враг. К Тебе мой каждый вздох, к Тебе мой каждый шаг В мгновенном блеске дня и в вечной тайне гроба. И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня, Я все же знаю: Ты и Я – одно и то же, И вопию к Тебе, как сын твой: Боже, Боже, За что оставил Ты меня? Между 1895 и 1899 Детское сердце Я помню, как в детстве нежданную сладость Я в горечи слез находил иногда, И странную негу, и новую радость — В мученье последних обид и стыда. В постели я плакал, припав к изголовью; И было прощением сердце полно, Но все ж не людей, – бесконечной любовью Я Бога любил и себя, как одно. И словно незримый слетал утешитель, И с ласкою тихой склонялся ко мне; Не знал я, то мать или ангел-хранитель, Ему я, как ей, улыбался во сне. В последней обиде, в предсмертной пустыне, Когда и в тебе изменяет мне всё, Не ту же ли сладость находит и ныне Покорное, детское сердце мое? Безумье иль мудрость, – не знаю, но чаще, Все чаще той сладостью сердце полно, И так, – что чем сердцу больнее, тем слаще, И Бога люблю и себя, как одно. 16 августа 1900 Трубный глас Под землею слышен ропот, Тихий шелест, шорох, шепот. Слышен в небе трубный глас: – Брат, вставай же, будят нас. – Нет, темно еще повсюду, Спать хочу и спать я буду, Не мешай же мне, молчи, В стену гроба не стучи. – Не заснешь теперь, уж поздно. Зов раздался слишком грозно, И встают вблизи, вдали, Из разверзшейся земли, Как из матерней утробы, Мертвецы, покинув гробы. – Не могу и не хочу, Я закрыл глаза, молчу, Не поверю я обману, Я не встану, я не встану. Брат, мне стыдно – весь я пыль, Пыль и тлен, и смрад, и гниль. – Брат, мы Бога не обманем, Все проснемся, все мы встанем, Все пойдем на Страшный суд. Вот престол уже несут. Херувимы, серафимы. Вот наш царь дориносимый [31]. О, вставай же, – рад не рад, Все равно ты встанешь, брат. 27 мая 1901 Молитва о крыльях Ниц простертые, унылые, Безнадежные, бескрылые, В покаянии, в слезах, — Мы лежим во прахе прах, Мы не смеем, не желаем, И не верим, и не знаем, И не любим ничего. Боже, дай нам избавленья, Дай свободы и стремленья, Дай веселья Твоего. О, спаси нас от бессилья, Дай нам крылья, дай нам крылья, Крылья духа Твоего! <1902> Веселые думы Без веры давно, без надежд, без любви, О странно веселые думы мои! Во мраке и сырости старых садов — Унылая яркость последних цветов. 1900 Возвращение Глядим, глядим все в ту же сторону, За мшистый дол, за топкий лес, Вослед прокаркавшему ворону, На край темнеющих небес. Давно ли ты, громада косная В освобождающей войне, Как Божья туча громоносная, Вставала в буре и в огне? О, Русь! И вот опять закована, И безглагольна, и пуста, Какой ты чарой зачарована, Каким проклятьем проклята? А все ж тоска неодолимая К тебе влечет: прими, прости. Не ты ль одна у нас, родимая, Нам больше некуда идти. Так, во грехе тобой зачатые, Должны с тобою погибать Мы, дети, матерью проклятые И проклинающие мать. вернуться«Или! Или! ламма савахфани?» – «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты меня оставил?» (Евангелие от Матфея, XXVII, 46.) Христос произносит эти слова на арамейском языке. вернутьсяДориносимый – носимый на копьях. Образ заимствован из древнеримской истории: подобно тому, как дружина поднимала на копьях стоящего на щите царя, небесное воинство несет на копьях Господа Сил небесных. |
