LVI Она молчала. Сердце сжалось в ней Предчувствием неведомых скорбей. Во взорах – отблеск грусти непонятной; Меж тем, под лаской утренних лучей Все так дышало жизнью благодатной, В лазури тополь листьями звенел, Как будто песнь любви над ними пел. LVII Ночь; спит Боржом; шумит один поток... Уж утро близко. Открывает взоры Росой умытая звезда Авроры; На выси гор потухший месяц лег. Лишь в комнатке у Веры огонек. Открыв окно, она прохладой дышит И в дневнике заветном что-то пишет. LVIII «Сергей влюблен; успеху своему Дивлюсь я, право; неужель такая, Как я, могла понравиться ему, Капризная, ленивая, пустая?.. Я даже некрасива; почему Я нравлюсь людям? Рада этой чести Я от души, но будь на их я месте... LIX Ужель к любви я окажусь способной? Едва ли, – слишком я люблю себя, — О, как люблю! Все лучшее губя В душе, люблю себя насильно, злобно, И как стыжусь, как мучаюсь, любя... Но чем ему я нравлюсь? Вот загадка. А все-таки любимой быть так сладко... LX Чтоб сразу был развенчан мой герой (Я часто наблюдала), мне порой Довольно слова, черточки ничтожной, Во вкусах, в мненьях мелочи пустой, Иль даже в разговоре нотки ложной; Стыдишься вдруг того, кем был так горд; Фальшивый тон – разрушен весь аккорд. LXI Когда он мне понравился, – я знала, Что это очень важно, не умом, А сердцем, – долго с жадностью искала Я этой черточки фальшивой в нем: В манерах, в мыслях, в голосе – во всем, Искала так внимательно, злорадно — И не нашла... и было мне досадно... LХII Люблю ли я его? И нет, и да... Как человека – только иногда, По вечерам, когда любовь сильнее И как-то ярче... Утром же всегда Мечты спокойней, сердце холоднее; Тогда не человека, не всего, — Люблю в нем только сердце, ум его. LХIII Он не простой; он чувствует так сложно, Что я порой совсем теряю нить; Он ищет, роется в душе тревожно, Он не умеет попросту любить; Рассудок может чувство в нем убить. И это страшно мне, и я тоскую, Его любовь к его уму ревную». LXIV Она закрыла тихо свой дневник. Уж холод утра в комнату проник, Звезда Авроры дивными огнями Переливалась ярче над горами; Ответила природа в этот миг На первый луч денницы безмятежной, Как сонное дитя, улыбкой нежной. LXV Почти два месяца прошло с тех пор. У них любовь – все тот же вечный спор За первенство; поутру – охлажденье И слезы горькие мгновенных ссор, А вечером – восторги примиренья... Счастливцы, не заметили они, Как эти светлые промчались дни. LXVI Сбирался теплый дождь; в лесу молчанье; Вечерний отблеск солнца в тучах гас; Поцеловал он Веру в первый раз... «И только-то?..» – шепнуло им сознанье... Так много обещал им этот час, Что каждый, грустью странною волнуем, Разочарован первым поцелуем. LXVII Вдруг хлынул дождь из набежавших туч, Но не померк вечерний солнца луч, — Он полон к миру тихого участья, И брызнул ливень, светел и певуч, Как будто все заплакало от счастья. Смешалось солнце с влагой нежных струй, Как с теплыми слезами поцелуй. LXVIII Потом, когда они припоминали Тот поцелуй чрез много-много дней, Исполненный таинственной печали, Он был для них чем дальше, тем милей, — Им чудился и аромат полей, И крыши дач Боржома дорогого, И шум веселый ливня золотого. LXIX Однажды полдень пламенем дышал; Лесной пожар волнующимся дымом Вдали холмы и села облекал; Там, над Курой, в обломках желтых скал Все онемело в зное нестерпимом; Лишь ящерица быстрая порой, Как изумруд, блеснет в траве сухой. LXX Зато свежо – под влажной тенью парка, Где пенится зеленая волна Боржомки горной, вечно холодна. Сергей, когда бывало слишком жарко, Спускался к ней; здесь мрак и тишина, И в чудный свод, таинственно шумящий, Сплелись чинары, дуб и клен дрожащий. LXXI К потоку с нежною мольбой они Протягивают ветви, словно руки, И говорят: «Помедли, отдохни, — У нас так хорошо; к чему же муки, К чему борьба? Пора уснуть в тени. Куда ты рвешься, плача и тоскуя?..» А он в ответ гремит им, негодуя: |
