Песнь вторая I Уже никто не вденет ногу в стремя, — Ты одряхлел, классический Пегас, Тебе подсекло крылья злое Время: Влачишься ты по улицам у нас, Где давит сердце вечной скуки бремя, Где в мутной снежной тьме чуть брезжит газ, Где нет ни воли, ни любви, ни солнца, — Хромою клячей бедного чухонца... II
От рифмы я отвык, и мне начать Вторую песнь трудней, чем сдвинуть гору. Но если час пришел – нельзя молчать: Слетающих видений внемля хору, Их голосам я должен отвечать; И как цветник в полуденную пору — Жужжаньем пчел, как берег – шумом волн, Созвучьями недаром слух мой полн. III Их музыка подобна поцелую: И рифма с рифмой – нежная чета — Сливаются в гармонию живую; Так ищут уст влюбленные уста. Я близость бога сладостного чую: Когда душа уныла и пуста, — Поэзия – от всех скорбей лекарство. Уйдем же к ней мы в призрачное царство! IV Там нет ни зла людского, ни добра, Там даже смерти не страшна угроза. Луна порой в немые вечера На стеклах бледные цветы мороза Вдруг оживит: что значит их игра Бесцельная?.. Холодной жизни проза, Гори, гори и ты в стихе моем, Как этот лед, таинственным огнем! V О, юность бедная моя, как мало Ты вольных игр и счастья мне дала: Классической премудрости начало, Словарь латинский, холод, скука, мгла... Как часто я бранил тебя, бывало; Но все прошло, – теперь не помню зла: Не до конца сумели в пыльной груде Нелепых книг тебя испортить люди. VI За сладостный, невинный жар в крови, За первые неопытные грезы, За детское предчувствие любви Среди унынья, холода и прозы, За маленькие радости твои, За одинокие, немые слезы, О, молодость, за красоту твою Тебя люблю, тебе я гимн пою! VII Врата несуществующего рая, Ненаступивших радостей залог, Благословлю обман твой, умирая. Я никогда проклясть тебя не мог, О горькая, о жалкая, святая, Тебя непобедимой создал Бог: В тебе есть холод, девственная нега И чистота нетронутого снега... VIII Однажды мы весною в первый раз Открыли окна слишком рано, в марте; Пахнул к нам свежий воздух в душный класс; На стенах с пятнами чернил, на парте, Изрезанной ножами в скучный час Закона Божьего, на пестрой карте Америки луч солнечный блестел, В листах грамматик ветер шелестел. IX Я думаю, Армидин [42] сад, и ты бы Нам более счастливых не дал грез, Чем грязный двор, где льда седого глыбы Кололи дворники; не запах роз, А москательных лавок, мяса, рыбы — Зефир весенний с рынка нам принес... А воробьи на крышах стаей шумной Чирикали от радости безумной. Х Смотрели жадно мы на красный дом, Влюбившись сразу в барышню-соседку. К окну подходит – видно за стеклом, — Чтобы крупы насыпать птице в клетку. Тетради, книги наши под столом: Как мотылек, попавший детям в сетку, Трепещет сердце, и волнует кровь Мне глупая и милая любовь. XI Пусть наглухо опять окно закрыли: Проснувшись вдруг от мертвенного сна, Сквозь мутное стекло под слоем пыли, Глядим, – душа надеждою полна, Мгновенно всю грамматику забыли. Ты победила, вечная весна! Так молодость в тюрьме находит радость И горечь жизни превращает в сладость... XII Мне эта улица мила с тех пор: В галантерейной маленькой лавчонке Доныне все еще пленяют взор И те же чувства будят, как в ребенке, — Знакомых ситцев пестренький узор, Духи, помада, зеркальца, гребенки И волны подвенечной кисеи — Соблазны юной прачки и швеи. XIII Душа волненьем сладким вновь объята, Когда по тем местам я прохожу; Как тихий свет унылого заката, Я в улице безмолвной нахожу Следы тех дней, которым нет возврата... И сам не знаю, чем в них дорожу; Но жизнь кругом – холодная пустыня, Лишь в прошлом все – отрада и святыня. XIV Люблю я запах елки в Рождество, Когда она таинственно и жарко Горит, и все мы ждем Бог весть чего... Пускай беду пророчит злая Парка, — Я верю в елку, верю в торжество, По-прежнему от Бога жду подарка. Как елка, ты – в огнях, ночная твердь. Ужель подарок Бога – только смерть? вернутьсяВолшебница Армида – персонаж из поэмы Торкватто Тассо (1544 – 1595) «Освобожденный Иерусалим». В свои сады заманивала рыцарей-крестоносцев. |
