XIV Безмолвье комнату объемлет, И близкие предметы вдаль Уходят. За стеной – он внемлет — Порой чуть слышится рояль. Как странны, чужды эти звуки!.. Он взял с усильем книгу в руки, Прочел две строчки... Все равно, — Читать теперь уже не стоить: Он книги разлюбил давно. Его ничто не беспокоит... Сквозь дымку смотрит он на все, Впадая тихо в забытье... ХV Но вдруг – звонок. Он встрепенулся. Блеснула мысль: ужель она? И сразу к жизни он вернулся, Душа смятением полна... Вошла, обвив его руками, Еще холодными устами Припала к трепетным устам... Борис шептал: «Что это значит?.. Ты – здесь... Не верю я глазам!.. Ты, Ольга!..» Он смеется, плачет. И смерти нет, недуг исчез, И он здоров, и он воскрес! XVI Сидел в гостиной тетки важно, В кругу внимательных гостей, И говорил на «о» протяжно Седой старик apxиepeй. Когда племянница вернулась, Старуха, молча, оглянулась В свой черепаховый лорнет И, бледность Ольги замечая, Промолвила: «В мой кабинет Прошу, зайдите после чая». С флаконом спирта и платком, С многозначительным лицом XVII Она ждала ее: «Вы смели Уйти: признайтесь же – куда?» – «К Каменскому. Не вижу цели Скрывать...» – «Как, вы решились?..» – «Да». – «Одна, без горничной!.. Прекрасно!..» – «Меня удерживать напрасно: Он болен, при смерти...» Но здесь Покину сцену мелодрамы И в двух словах открою весь Расчет глубокий умной дамы: Ей нужен Ольгин капитал, Ее давно он привлекал. XVIII Старуха говорила много, Упомянула этикет И честь родной семьи, и Бога, И «votre pauvre mére» [6], и свет; Была вполне красноречива, Но, холодна и молчалива, Ей внемлет Ольга: прежний страх Исчез в душе ее бесследно. Решимость строгая в очах, Хотя лицо немного бледно, Тиха, спокойна и светла, Она в ответ произнесла: XIX «Мa tante [7], я ложный стыд забуду, Себя, быть может, погублю, Пускай! К нему ходить я буду, Так нужно: я его люблю!» Старуха поднялась со стула И с удивлением взглянула: «Вы оскорбляете мой дом!.. Sortez!..» [8] – указывает двери Она с трагическим лицом, Решась прибегнуть к строгой мере. «Страшитесь Божьего суда! Вы мне чужая навсегда. ХХ Я с вами больше незнакома; Молиться буду я за вас, Чтоб вам Господь простил... Из дома Прошу вас выехать тотчас». Она уходить, шлейфом длинным Шурша по комнатам пустынным. И Ольга собралась скорей: Пошла к себе наверх украдкой, Простилась с комнаткой своей, С девичьей, старою кроваткой, Связала в бедный узелок Белье, две книги, образок XXI И вышла. К прежней гувернантке Она извозчика взяла, К старушке доброй, англичанке, Что на Васильевском жила. Во мраке улицы холодной, Одна, в бобровой шубке модной, Под белым шелковым платком Она казалась очень странной С своим несчастным узелком. Печален ряд домов туманный И фонарей дрожащий свет... Но в сердце Ольги страха нет. ХХII И шла к тому, кого любила, Она, все прошлое забыв. Откуда в ней – такая сила? Откуда в ней – такой порыв? Она ли не росла в теплице! В благовоспитанной девице Сказалась вдруг иная кровь, Демократична и сурова. О, русской девушки любовь, Всегда на подвиг ты готова!.. Так силы девственной души Уже давно росли в тиши... ХХIII С больным сестрою милосердья, Служанкой барышня была, Сама, смеясь, полна усердья, Варила суп и пол мела, Все делала легко и смело И с нежной строгостью умела Улыбкой побеждать каприз; Ее, не говоря ни слова, Покорно слушался Борис... В обитель мрачную больного, Как утро вешнее, светла, Она поэзию внесла. XXIV Теперь порядок в книгах, в целой Фаланге стклянок, в чистоте Подушки с наволочкой белой... Следя за супом на плите, Она с кухаркой подружилась, И та в нее почти влюбилась. Меняет Ольга простыни Больного нежными руками, А руки те в былые дни Лишь в пяльцах тонкими шелками Умели шить, и нет при ней Непоэтичных мелочей. |
