XXIV Поклонников толпой окружена, Она казалась резвою кокеткой; Но видел он сквозь смех ее нередко, Что грустью тайною она полна. Так в горном озере блестит волна И отражает солнца луч беспечный, А там, на дне, – там мрак и холод вечный. XXV Как часто в поединок на словах Они вступали, полные отваги, И скрещивались в воздухе, как шпаги, Вопрос с ответом; и порой в очах Сверкали гнев, победа или страх. Возбуждены приятно были нервы, И каждый думал: кто-то сдастся первый? XXVI Ее везде преследует Сергей Сарказмами, иронией своей, Язвит и сердит с вдохновеньем злобным. Так и в любви томит сердца людей Желанье власти над себе подобным. Меж тем как быть счастливым он бы мог, Из гордости остался одинок. ХХVII Забелин увлечен игрой бесплодной. Он очень мало с чувствами знаком, А между тем исследует умом Свою любовь с жестокостью холодной, Как скальпелем пытливый анатом. Но, к счастью, все сомненья и анализ, Не разлагая чувства, притуплялись. XXVIII Сергей был некрасив, и худ, и мал. Замечу в скобках: есть обыкновенье, Чтобы герой поэмы представлял Иль красоты, иль силы идеал; Прошу у всех читательниц прощенья За бедного героя моего, Но истина дороже мне всего. XXIX В его лице был отпечаток серый Родных небес, – на нем румянца нет; Но Веру – героиню звали Верой — Пленял порою мысли чудный свет В его очах, среди живых бесед. Дышала в нем та внутренняя сила, Что больше красоты она ценила. ХХХ Ей нравился его свободный ум, Непримиримый, дерзкий и печальный. У них так много было общих дум; Поклонники, интриги, сплетен шум — Ей чуждо все в глуши провинциальной. Так лилия порой грустить одна Среди болот, чиста и холодна. XXXI На тихие боржомские долины Нисходит южной ночи благодать. Собрался маленький пикник в теснины Окрестных гор прохладой подышать. Сергей увидел Верочкину мать: Она была вся в трауре, вдовою, С лицом приятным, доброй и простою. ХХХII Дремучий лес таинственно молчит, Идут с водами пыльные обозы, Ночной росы у неба просят лозы, Как сердце слез любви, и не блестит Луна большая, круглая, как щит. Забелин с Верочкой ушли далеко К волнами Куры и сели одиноко. XXXIII Луна встает – и лик ее бледней, Бледней и ярче; мир простерт пред ней Без сил, без воли, страстью побежденный. Как пред своей царицей – раб влюбленный. Под властью обаятельных лучей Все замерло, затихло, покорилось И томным, мягким светом озарилось. XXXIV О, если мир покорен ей, то нам, Сердцам людей, неведомым цветам, Как не дрожат от этой чудной власти, Как не отдаться сладостным лучам, Как не открыться и не жаждать страсти? Когда цветы, когда сердца полны, — Свой аромат пролить они должны. XXXV В тот миг Сергей забыл про осторожность, Он лгать не мог, опасности был рад, Любил глубоко, чувствуя ничтожность Коварных планов, хитростей, засад; И, сердце обнажив, как друг и брат, Доспехи сбросив, кинув меч ненужный, — Перед врагом стоял он безоружный. XXXVI Взяв руку Веры трепетной рукой, Он говорил ей: «Оба мы тоскуем, О, если бы вы знали, как порой Я ласки жажду, тихой и простой! Зачем же лицемерим мы, враждуем? Простите, я признаний не терплю, Скажу вам попросту: я вас люблю...» ХХХVII И, увлечен потоком красноречья, Он ничего не видит, как поэт, Не слушает, не ждет противоречья, Не замечает, что ему в ответ Она не говорит ни «да», ни «нет». Он был так полн самим собою в счастье, Что не подумал об ее участье. XXXVIII А ей на жертву весело глядеть, Как рыбаку на золотую рыбку, Что блещет, вьется, попадая в сеть. О, если б только мог он рассмотреть Румяных губ мгновенную улыбку, Лукавую, как мягкий свет луны На влажном лоне трепетной волны! XXXIX «Еще одно признание, о Боже!.. — Так думала, не поднимая глаз, Кокетка наша. – Все одно и то же... Как я привыкла к звуку нежных фраз, — Мне говорили их уж столько раз, — Те – из любви, другие – по расчету... Он, кажется, пятнадцатый по счету». |
