XXXI Едва услышит имя Бога, Подымет взор свой, полный слезь... Она курила очень много Душистых, тонких пахитос: Редсток любил ее, конечно. Всегда жалея бесконечно Овец заблудших и слепых, В своих палатах в воскресенье Она устроила для них Душеспасительное чтенье; И чай носил в кругу гостей Во фраке сумрачный лакей. XXXII
И томно тетушка вздыхала. Каких-то светских дураков И старых дев она сбирала Для этих модных вечеров; Но до меня дошли известья: У тетки два больших поместья. Она в имении родном, Полна глубокого искусства, Была практическим дельцом, — Забыв евангельские чувства; И обирала мужика Порой не хуже кулака. XXXIII Отвергнув ложные мечтанья, Ценила в подданных своих Консервативные преданья Времен блаженных, крепостных. Но становилась либеральней, Вернувшись из деревни дальней. Порой умела тонко льстить И обладала редким даром Особам важным угодить Филантропическим базаром. Но ты, читатель, видел сам В столице много этих дам. XXXIV Казалась Оленька послушной, Немного скрытной иногда; В красе холодной, равнодушной В лице спокойном – ни следа Мучений тайных и стыдливых. Беседам лиц благочестивых Она, головку наклонив, Внимать с улыбкой безответной Привыкла, злобу затаив. Ей носит книги – плод запретный — Угрюмый гимназист-кузен В ее печальный, душный плен. ХХХV Она их с жадностью читала В своей постели по ночам, Она молилась и мечтала Идти в деревню к беднякам. И, что с ней будет там – неясно, Темно и все-таки прекрасно. Великодушные мечты, Вы так младенчески наивны И все же полны красоты! Она тоскует: ей противны Весь этот мир холодной лжи, — Великосветские ханжи... XXXVI Но завтра Ольга встанет рано, — И снова английский урок, Унылый lunch [5], и фортепьяно, И Летний сад. Враждебный рок Стесняет в узкие границы, О, дивы северной столицы, Всю вашу жизнь!.. Холодный свет Увидит Ольгу безмятежной, Опять затянутой в корсет, Чай разливающей небрежно В прозрачный, матовый фарфор Гостям, под легкий разговор. ХХХVII «Красива, но горда без меры», — О ней девицы говорят, Находят мертвым кавалеры Ее очей глубокий взгляд Она, бесчувственней и строже Кумира мраморного, в ложе Внимает Фигнеру порой. Ах, если б знали, сколько боли Под этой гордой красотой Таится в бедном сердце Оли, Как ненавидит, гордый свет, Она твой мертвый этикет!.. XXXVIII Мгновенья отдыха так сладки: У Ольги есть знакомый дом. Одной столичной меценатки С изящным вкусом и умом — Салон немного эксцентричный, Своеобразный, но приличный; В нем – хаотический музей Профессоров неинтересных, И государственных мужей, И литераторов известных, И светских женщин, и актрис: Там с Ольгой встретился Борис. ХХХIХ Любимец солнца, житель юга, Тебе привычная весна Мила, как старая подруга Или законная жена. А мы... минуты неги краткой, Как у любовницы, украдкой Спешим похитить у весны!.. Нам полдень заменяют свечи, И мы шесть месяцев должны Топить усердно наши печи. И вдруг – лучи, тепло, лазурь, И дождь, и гром весенних бурь!.. XL О, только мы благоговеем Пред каждой почкою лесной, О, только мы ценить умеем Лучи Авроры золотой! На шумной улице столичной, Прислонена к стене кирпичной, Листвой пахучею шумит Березка северная! Боже, Ведь этот листик, что дрожит Под ветром пыльным, нам дороже, Чем все лавровые леса И стран далеких чудеса! XLI Уж в рощи прилетели птицы, Зазеленели острова; Из ледяной своей темницы Освобожденная Нева На солнце блещет!.. Франт веселый, Найдя, что душен мех тяжелый, В ломбарде шубу заложил И, моды ветреный любовник, Костюм весенний обновил; Но ходит опытный чиновник, Не веря небесам родным, В калошах, с зонтиком большим. ХLII И даже ты улыбкой неба, Лучом божественным согрет, О, пасынок угрюмый Феба, Пессимистический поэт! Уже по Неве на пароходе, Хотя б в елагинской природе Взглянуть на первый вешний лист Поехал и кассир из банка, И офицер, и гимназист, И в старой шляпке гувернантка: Стремятся все поближе к ней, К богине песен и лучей — |
