28/15 сентября 1909, Веймар Старинные октавы Octaves du passé Песнь первая I Хотел бы я начать без предисловья, Но критики на поле брани ждут, Как вороны, добычи для злословья, Слетаются на каждый новый труд И каркают. Пошли им Бог здоровья. Я их люблю, хотя в их толк и суд Не верю: все им только брани повод... Пусть вьется над Пегасом жадный овод. II Обол – Харону [32]: сразу дань плачу Врагам моим. В отваге безрассудной Писать роман октавами хочу. От стройности, от музыки их чудной Я без ума; поэму заключу В стесненные границы меры трудной. Попробуем, – хоть вольный наш язык К тройным цепям октавы не привык. III Чем цель трудней – тем больше нам отрады: Коль женщина сама желает пасть, Победе слишком легкой мы не рады. Зато над сердцем непокорным власть, Сопротивленье, холод и преграды Рождают в нас мучительную страсть: Так не для всех доступна, величава, Подобно гордой женщине, – октава. IV Уж я давно мечтал о ней: резец Ваятеля пленяет мрамор твердый. Поборемся же с рифмой, наконец, Чтоб победить язык простой и гордый. Твою печаль баюкают, певец, Тройных созвучий полные аккорды, И мысль они, как волны, вдаль несут, Одна другой, звуча, передают. V Но чтобы труд был легок и приятен, Я должен знать, что есть в толпе людей Душа, которой близок и понятен Я с Музою отвергнутой моей. Да будет же союз наш благодатен, Читатель мой: для двух иль трех друзей Бесхитростный дневник пишу, не повесть. Зову на суд я жизнь мою и совесть. VI И не боюсь оружье дать врагу: Не все ли мы у смерти, – у преддверья Верховного Суда? – я не солгу, В словах моих не будет лицемерья: Что видел я, что знаю, как могу, Без гордости, стыда иль недоверья, Тому, кто хочет слышать, расскажу, — Живым – живое сердце обнажу. VII Тревоги страстной, бурной и весенней Я не люблю: душа моя полна И ясностью, и тишиной осенней... И, вечная, святая тишина: Час от часу светлей и вдохновенней Мне прошлой темной жизни глубина: Там, в сумерках, горит воспоминанье, Как тихое, вечернее сиянье. VIII
От шума дня, от клеветы людской, От глупых ссор полемики журнальной Я уношусь к младенчеству душой — Туда, туда, к заре первоначальной. Уж кроткая Богиня надо мной Поникла вновь с улыбкою печальной, И я, как в небо, в очи ей смотрю, О чистых днях, о детстве говорю. IX От Невского с его толпою чинной Я ухожу к Неве, прозрачным льдом Окованной: люблю гранит пустынный И Летний сад в безмолвии ночном. Мне памятен печальный и старинный, Там, рядом с мостом, двухэтажный дом: Во дни Петра вельможею построен, Он – неуклюж, и мрачен, и спокоен. X Свидетель грустный юных лет моих, Вдали от жизни, суеты и грома Столичного, по-прежнему он тих. Там сердцу мелочь каждая знакома: Узор обоев в комнатах больших, Подъезд стеклянный, двор и окна дома. Не радостный, но милый мне приют, Где бледные видения встают. XI Забытые молитвы, сказки няни С улыбкою твержу я наизусть, Родные лица вижу, как в тумане... Там, в детстве счастья было мало, – пусть! Как сумрак лунный, даль воспоминаний В поэзию, в пленительную грусть Все обращает – радость и мученье: В душе моей – великое прощенье. XII Чиновником усердным был отец, В делах, в бумагах канцелярских меру Земных трудов свершил и наконец, Чрез все ступени, трудную карьеру Пройдя, упорной воли образец, Был опытен, знал жизнь, людей и веру, Ничем не сокрушимую, питал В практический суровый идеал. XIII Любил семью, – для нас он жил на свете; Был сердцем добр, но деловит и строг. Когда порой к нему являлись дети, Он с ними быть как с равными не мог. Я помню дым сигары в кабинете, Прикосновенье желтых бритых щек, Холодный поцелуй, – вся нежность наша — В словах «bonjour» иль «bonne nuit [33], папаша». XIV И скукою томительной царил В семье казенный дух, порядок вечный. Он все копил, он все для нас копил, Но наших игр и болтовни беспечной, И хохота, и шума не любил, Подозревая в нежности сердечной Лишь баловства избыток иль причуд, Смотря на жизнь, как на печальный труд. вернутьсяПеревозчик теней умерших через Стикс – реку подземного царства (греч. миф.). вернутьсяЗдравствуйте, спокойной ночи (франц.). |
