CII На завтрак белый рябчика кусок, Обсахаренный вкусный померанец, Любимую конфету, пирожок Она тихонько прятала мне в ранец; Когда я в классе вынимал платок С ее духами, вспыхивал румянец Любви стыдливой на моих щеках, Сияла гордость детская в очах. CIII Я чувствовал ее очарованье Среди учебных книг и словарей, Как робкое весны благоуханье В холодной мгле осенних мрачных дней, — И по ночам любимых уст дыханье Над детскою кроваткою моей: Так ласк ее недремлющая сила Меня теплом и светом окружила. CIV Коль в сердце, полном горечи и зла, Доныне есть поэзия живая, — Твоя любовь во мне ее зажгла. Ты слышишь ли меня, о, тень родная? Пусть не нужна тебе моя хвала, Но счастлив я, о прошлом вспоминая, — И вот неведомую песнь мою Тебе, как эти слезы, отдаю. CV Когда стремлюсь я к неземной отчизне, Слабея, грешный, на земном пути, Я внемлю тихой нежной укоризне... Не отвергай меня, молю, прости, — Как ты дитя свое хранила в жизни, Так пред Судом Верховным защити, Отчаяньем и долгою разлукой Измученное сердце убаюкай. СVI Слетаешь ты, незримая, ко мне, Как сладкого покоя дуновенье, Как дальний звук в полночной тишине... Я чувствую твое благословенье И к моему лицу, как бы во сне, Твоих бесплотных рук прикосновенье... О, милая, над бездною храня, Любовью вечною спаси меня! CVII У волка есть нора, у птиц жилища, — Лишь у тебя, служитель красоты, — Нет на земле родного пепелища: Один среди холодной пустоты, Я собираю с тихого кладбища Воспоминаний бледные цветы, И в душу веет запахом могилы Сквозь аромат их девственный и милый... СVIII Давно привык я будущих скорбей Угадывать нелживые приметы; Жизнь с каждым днем становится мрачней... Ни славою, ни дружбой не согреты, Лишь памятью невозвратимых дней Питаемся мы, жалкие поэты, Как собственною лапою медведь, Чтоб с голода зимой не умереть. CIX Пою, свирель на тихий лад настроя: До подвигов нам с Музой дела нет. Я говорю, увидев тень героя: «Не заслоняй мне солнца вечный свет!» От мировых скорбей ищу покоя И ухожу я в прозу давних лет. Как Диоген – в циническую бочку... Но здесь для рифмы я поставлю точку. СХ Кто б ни был ты, о мой случайный друг, — Студент ли в келье сумрачной и дымной, Чиновник ли с бумагами вокруг, Курсистка, барин ли гостеприимный, Питомец ли классических наук, — Не требую любви твоей взаимной, — Но мне близка теперь душа твоя, Но ты мне друг, ты человек, как я. CXI Ты так же горьким опытом наказан... Минутной благосклонности твоей Я самой чистой радостью обязан: Ты дальше всех, ты ближе всех друзей, И я с тобой свободной дружбой связан. Теперь, прощаясь с Музою моей, Забудь вражду, прости, читатель, скуку: Мы – люди, мы несчастны – дай мне руку! CXII Тебе на суд я отдаю себя: Один ли ты иль в многолюдном свете, Хлопочешь ли для славы жизнь губя Или для денег, – вспомни о завете Того, Кто, детство милое любя, Учил нас: «Будьте просты вы, как дети» [40]. Как ни был бы ты зол и мудр, и стар, — Подумай, жизнь – прекрасный Божий дар; CXIII Смягчись на миг в борьбе ожесточенной, На прошлое с улыбкою взгляни: Не правда ли, там, солнцем озаренный, Есть уголок родимый, есть они, Мой брат, как я, познаньем отягченный, Неведенья безоблачные дни! От суеты и злобы на минуту Вернись душою к тихому приюту, — CXIV И пусть морщины скуки и труда Разгладятся!.. Как сон недолговечный, Те дни прошли... Ты лучше был тогда, Доверчивый, свободный и беспечный. Ужели больше нет от них следа, От этих дум, от простоты сердечной?.. О, только бы ты пожалел о них, — И дела нет мне до врагов моих. СХV Пусть хмурит брови Аристарх [41] журнальный: В печальном сердце – тихо и светло; Въезжаю в гавань, – кончен путь мой дальний... О, друг, утешься, подыми чело С улыбкою спокойной и печальной, Прощая Богу смерть и людям зло: В сияньи солнца есть еще отрада... Ты улыбнулся, – вот моя награда! вернутьсяСлова Христа: «...если... не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Евангелие от Матфея, XVIII, 3). вернутьсяАристарх Самофракийский (1-я пол. II в. до н. э.) – греческий филолог; его имя стало нарицательным для обозначения доброжелательного критика и подлинного ученого. |
