CXXI Холодный ветер; пыль встает клубами, Вдоль по пути летят, за роем рой, Сухие листья осени глухой... Река бушует темными волнами, А нежный тополь, что шумел весной В лазури утренней и пел про счастье, Теперь дрожит под холодом ненастья. СХХII
Там, над дорогой, меж густых ветвей, Стояла Вера. Все затихло в ней, Как будто не сама она страдала, А лишь рассказ давно минувших дней В какой-то книге про себя читала, Как будто только сон ей снился... Вдруг Раздался колокольчик... Слабый звук СХХIII Все ближе, ближе... Он! «Сережа, милый!..» Не слышит... тройка мчится, замер крик... В ней сердце, мысли, очи, бледный лик, Все существо с неудержимой силой Туда, за ним, стремилось в этот миг: Так стебли трав в воде дрожат порою, Стремясь за убегающей волною. CXXIV Как листьев легкий шум, ее слова Унес холодный ветер в даль, и голос Затих, на грудь поникла голова; Как скошенный на ниве бедный колос, Без слез, без жалобы, почти мертва, Она упала... И ему так больно, Так страшно сделалось, что к ней невольно CXXV Он обернулся; но вперед, вперед Рванули кони и стрелой умчали... Возврата нет! Увы судьба не ждет, И в даль она, как тройка, унесет От всех, кого любили мы и знали; Они с мольбой взывают нам вослед: «Вернись, помедли!» – но возврата нет. CXXV Они к нам простирают руки, тщетно! Мы далеко: «Прости!»... последний взгляд С отчаяньем кидаем мы назад... Наш крик замрет в пустыне безответной; Взовьются кони и летят, летят, Чем дальше, тем скорей, неутомимо, — Мечты, друзья, любовь – все мимо, мимо! Глава третья I «Beati possidentes» [13], – вот что важно: Блаженны те, чей кошелек набит Кредитными рублями! Пусть отважно Их мысль в надзвездной области парит: Пробудит вдохновенье аппетит Для ужина. Но с пустотой желудка Лирический восторг – плохая шутка! II На крыльях грез в какой-то чудный край Летишь, бывало. Вдруг жена подходит: «Прекрасно, милый друг, – пиши, мечтай!.. Вот до чего поэзия доводит, — Сегодня нет обеда! Так и знай»... Она права, скажу я между нами: Не будешь сыт красивыми стихами. III Роптать и мне случается порой: Зачем я не сапожник, не портной? В хорошем сюртуке или ботинках Есть польза несомненная: простой, Понятный смысл, – а в звездах и в росинках, И соловьях – какой в них толк – для тех, В ком вдохновенье возбуждает смех? IV Забавный титул юного поэта Мне надоел. Что может быть скучней, Как вечно у редакторских дверей Стоять с портфелем? Слушаясь совета Серьезных и практических людей, Забуду с музой ветреную дружбу, Остепенюсь и поступлю на службу. V Когда пустое место наполнять Типографу приходиться в журнале, Поэту позволяют выражать Свои восторги, думы и печали Стихотвореньем строчек в двадцать пять, — Никак не более. Вошло в привычку У нас стихи печатать «на затычку», — VI Как говорил покойный Салтыков... И, может быть, испуганный читатель, Взглянув на ряд моих несчетных строф, Воскликнет: «Да хранит меня Создатель Читать роман в две тысячи стихов!» Он прав. Мне эта мысль тревожит совесть… Но делать нечего, – окончу повесть. VII Сергей вернулся в Петербург: дома В тумане желтом, дождь, гнилая осень, Октябрьских полдней серенькая тьма... Ему здесь душно: давят, как тюрьма, Глухие стены. Запах южных сосен, Лазурь небес припоминает он На грязных, темных улицах, как сон. VIII Кругом все то же... Дни его так пусты... Знакомый красный дом, городовой, И вывеска над лавкой мелочной С изображеньем хлеба и капусты... Узор на ширмах, запах комнат, бой Часов в столовой, тишина, и снова — Весь ужас одиночества былого. IX «Опять – унылый, бесконечный день!..» Проснувшись утром, глаз не открывая, Он думал. Скучно. Одеваться лень. Часы обеда, ужина и чая — Вот все событья. Он читает. Тень Все гуще – сумерки; и в эту пору Приносят лампу и спускают штору. Х Ну, слава Богу, ночь уж близко! Цель Его желаний – броситься в постель, Скорей задуть свечу... Дула устала... Он с отвращеньем думал: «Неужель И завтра то же, и опять сначала — Вставанье, кофе, чтенье и опять, — Обряд постылый жизни исполнять!..» вернутьсяСчастливы владеющие (обладающие) (лат.). |
