LX Он выбежал из комнаты... Меж скал Волна, не находя себе приюта, Шумела и металась. Он не знал, Что с ним и где он... Разум потухал... Порой хотелось отомстить кому-то И громко, громко закричать, проклясть Какую-то бессмысленную власть, LXI
Людей гнетущую... Он думал: «Боже, Ведь я люблю, люблю еще сильней!.. О, где она?.. Люблю кого?.. Кого же?..» Что нет ее, не мог понять Сергей, — Так чувствовал он связь живую с ней. Он углублялся в скорбь, ее измерить Хотел умом, но в смерть не мог поверить, LХII Не мог... и даже мысль, что Веры нет, В сознанье не входила... Мягкий свет Упал из туч разорванных на море, И море небу ясному в ответ Затрепетало, засмеялось... Горе Затихло в нем. Он вдруг отдался весь Нахлынувшему чувству: «Bера здесь!» LXIII Не в душной, темной комнате, а в лоне Природы вечной, в шорохе листа, В лучах, в дыханье ветра, в небосклоне Душа ее незримо разлита, Как мысль, как свет, как жизнь и красота! Его любовь росла, росла без меры, И все ясней, понятней близость Веры. LXIV И каждый луч, и каждая струя, И каждый вздох волны, былинки трепет, — Все, все слилось в один любовный лепет, В одну живую ласку: «Это – я, Всегда с тобою деточка твоя!..» Он отвечал, от счастия рыдая: «Я слышу, слышу, милая, родная!» LХV Что было с ним, он сам понять не мог. Перед лицом пустыни молчаливой, Меж скал, у волн шумящих, одинок, Колена преклонил он на песок, Подняв сквозь слезы к небу взор счастливый. «Отец небесный мой…» – шептал Сергей Забытую молитву детских дней. LXVI Она – в гробу. Вокруг цветы живые. Открыты окна: падают лучи Весенние на ризы золотые, На дым кадил, на серебро парчи... И тускло пламя восковой свечи. А голубое море ярко блещет, Смеется, дышит, пеной волн трепещет. LXVII Среди подснежников, фиалок, роз, Как будто спит она... и прядь волос Колеблет ветерок... и слышно пенье: «Рабу усопшую прими в селенья Блаженные, Господь, где нет ни слез, Ни воздыханья, ни земной печали…» Слова святые радостью звучали LXVIII И прямо к небу уносился дым Кадил звенящих, легкий и прозрачный. Сергей взглянул, – она была пред ним, Как будто пред избранником своим Невеста юная в одежде брачной. И с ней тогда он заключил союз Ненарушимых клятв и вечных уз... LXIX И сделалась любовь великой силой, Всю жизнь согрела теплотой своей, — Он чувствовал, что не изменит ей. И многому страданье научило: Он стал сердечней, проще и добрей. Урок судьбы прошел ему недаром, — Сергей под первым жизненным ударом LХХ Окреп душой. И Вера с ним была — Всегда, везде, ревниво берегла, Как будто бы следила нежным взором. И с милой тенью связан договором, Сергей не смел, не мог бы сделать зла, Мучительно боясь ее обидеть, Немой укор в очах ее увидеть. LXXI В большой аудитории шумит Толпа студентов... Сквозь морозный иней Дерев развесистых в окно глядит С далекою звездою вечер синий. Уж с легким шумом в лампах газ горит... Вошел профессор молодой – и волны Толпы затихли... Все вниманья полны. LХХII Он говорил, – и речь его лилась С волнующей сердца свободной силой, Как будто бы меж ними родилась Глубокая, невидимая связь, — Он знал, что слово каждое входило В их душу молодую глубоко. Ему немного страшно, но легко. LXXIII И бесконечно радостно, и ново... Ты в нем героя повести моей Узнал, читатель. Обаяньем слова Лишь потому в толпе царит Сергей, Что сам был молод, сердцем близок ей. Он чувствовал с улыбкой гордой, смелой, Что делал доброе, святое дело. LXXIV Но не видал он, радостью объят, Как там в окно из синевы глубокой Упал сквозь иней луч звезды далекой: Он был похож на благодарный взгляд, Когда в нем слезы нежности дрожат, — Мерцающий из бесконечной дали И полный тихой, сладостной печали. LXXV
Рогожей крытый, маленький возок Тащился в снежных тундрах под метелью... Сидел в нем Климов. В дальний уголок Сибири едет он все с той же целью — Узнать народ; как прежде, одинок, Он странствовал в деревню из деревни, Ночуя в юрте у якут, в харчевне |
