28 июня 1895, Ораниенбаум Часы Не наслаждение, не мука, Не вдохновение страстей, Удел живых – тупая скука, Пустое бремя лишних дней. Я не ропщу и не страдаю, Я к одиночеству привык: Часы, часы, я понимаю Ваш утомительный язык. На жизнь смотрю я хладнокровно, Где нет друзей и нет врагов. И бьется сердце ровно, ровно, Как сердце мертвое часов. 31 августа 1895
«Еще огнем горит мой взор…» Еще огнем горит мой взор, Еще есть в сердце благородство, Но жизнь – какое в ней уродство, Какой бессмысленный позор. Я покорился и молчу: Кто гибнет – гибели достоин. Мой дух печален и спокоен, И не молюсь, и не ропщу. И с каждым шагом беспощадней Мой путь под ношей бытия. Была печальной жизнь моя, Хоть смерть не будет ли отрадней? 1895 Сорренто Ведут дороги длинные Меж каменных оград, Сквозь рощи апельсинные — Эдема вечный сад. Кругом – благоухание Бесчисленных плодов, И теплое дыхание, И сырость парников. Ручьи лепечут звонкие... И солнце в тихий лес Сквозит сквозь щели тонкие В соломенный навес — Под эти крыши зимние, Где нежатся плоды... Зимой гостеприимные Лимонные сады... Сорренто безмятежное, В дремотной тишине Так тускло солнце нежное, Подобное луне, В твоих садах единственных И памятных навек, Как в сумерках таинственных На дне глубоких рек. Не водоросли чудные, На стенах травы спят, Их нити изумрудные, Как волосы, висят, Блестят росой холодною... А там, в сыром углу, Как будто сквозь подводную, Загадочную мглу, — Под кущей благовонною — От всех людей далек — Пред бледною Мадонною Мерцает огонек. Здесь молит – ненасытное, — Здесь верит сердце вновь В блаженство первобытное И в райскую любовь. <1896> «Увы! Что сделал жизни холод…» Увы! Что сделал жизни холод С душой печальною: туда, Где ты был радостен и молод, Не возвращайся никогда! Все так же розов цвет миндальный, И ночью море дышит вновь. Но где восторг первоначальный, Где наша прежняя любовь? Мгновенья счастья стали реже. На высях гор вечерний свет, Долины, рощи, волны – те же, И только молодости нет! <1896> Перед грозой Не пылит еще дорога, — Но везде уже тревога, Непонятная тоска. Утомительно для слуха Где-то ноет, ноет муха В тонкой сетке паука. И похож далекий гром На раскат глухого смеха. В черной тьме, в лесу ночном — Грозовой тяжелый запах Удушающего меха, В небе – гул глухого смеха. О тяжелый, душный запах! Этот мрак не успокоит, — Сердце бьется, сердце ноет. В сердце – вещая тоска. Где-то муха ноет в лапах, В страшных лапах паука... <1896> Спокойствие Мы близки к вечному концу, Но не возропщем на Создателя... Уже не в зеркале гадателя, Мы видим смерть лицом к лицу. Всю жизнь безвыходным путем, Сквозь щели узкие, бездонные, Во тьме, кроты слепорожденные, К могиле ощупью ползем, — К той черной яме, к западне, Где ожидает неизвестное, — Сквозь подземелье жизни тесное Идем и бредим, как во сне, И шепчем: скоро ли конец? Верховной Воле покоряемся, За жизнь безумно не цепляемся, Как утопающий пловец... С печатью смерти на челе Искали правды в беззаконии, Искали в хаосе – гармонии, Искали мы добра во зле, — Затем, что нас покинул Бог: Отвергнув ангела-хранителя, Мы звали духа-соблазнителя, Но нам и Дьявол не помог. Теперь мы больше не зовем, Перед дверями заповедными, Блуждая призраками бледными, Мы не стучимся и не ждем. Мы успокоились давно: Надежды нет и нет раскаянья, И, полны тихого отчаянья, Мы опускаемся на дно. <1896>
Зимние цветы В эти белые дни мы живем, как во сне. Наше сердце баюкает нега Чьих-то ласк неживых в гробовой тишине Усыпительно мягкого снега. Если в комнате ночью при лампе сидишь, Зимний город молчит за стеною, И такая кругом бесконечная тишь, Как на дне, глубоко под водою. Даже снег в переулке ночном не хрустит. С каждым днем в моей келье все тише, Только саван холодный и нежный блестит При луне на белеющей крыше. И подобье прозрачных невиданных роз — По стеклу ледяные растенья. Ночью в лунном сиянии чертит мороз — Невозможных цветов сновиденья. |
