СV О, Боже мой, как тяжко сознавать, Что все в любви зависит от мгновенья! То любит, то не любит он опять. И невозможно чувству приказать: Оно – порыв, каприз воображенья, Он не владеет им... Меж тем, грозя, Пугает мысль, что не любить – нельзя. CVI Но что же делать? Страсть из чувства долга, Как скучная обязанность, гнетет; Возможное нам мило ненадолго, Преступное нас манит и влечет. Зачем так сладок нам запретный плод? Он чувствует, что воля в нем бессильна... И как заставить полюбить насильно? СVII «Я разлюбил!..» – однажды этот крик Из сердца вырвался в безмолвье ночи. Он пристально заглядывал в тайник Души своей, до дна в него проник, Смотрел, искал, прислушивался, очи Вперив во тьму... и в сердце находил Лишь мрак и пустоту, – он разлюбил! CVIII А между тем она так свято верит; Он победил, окончена борьба, Она теперь покорна и слаба, Не взвешивает чувств своих, не мерит; Его мгновенных прихотей раба — Идет на жертвы, горе и страданье Безропотно, как агнец на закланье. CIX Увы! Для бедной девушки порой Так ясно, что ее покорность губит, Что надо быть кокеткой, гордой, злой, — Но силы нет, и с детской простотой Она открыто, беззаветно любит; И тем неумолимее Сергей, Сознав вину, срывает гнев на ней. СХ Послушная, она не возражает, Не жалуется, – он бы и не мог Ее понять, – тихонько вытирает Глаза, в дрожащих ручках свой платок Свернув, как дети, в маленький комок, И слушает, и горько-горько плачет: «Ну что же, Бог с ним, ничего не значит. CXI Пусть он не прав, я все перенесу...» Сергей, смотревший с нежностью глубокой На бледный, лик, на светлую косу, На милую, печальную красу, Теперь глядит так злобно и жестоко, Как за слезою катится слеза, И красные, опухшие глаза СХII Ему не нравятся. Уж в сердце глухо Вражда заговорила, – скука, лень И отвращенье: так в осенний день Бывает пыльно, ветрено и сухо; И хоть бы капля чувства, хоть бы тень... В душе он ищет жалости напрасно: В ней все так жестко, холодно и ясно. CXIII «Ты разлюбил меня, Сережа?» – раз Бедняжка молвит; ждет она лишь слова, Одной улыбки, взора милых глаз, Чтоб верить вновь и все простить тотчас, Ему на шею броситься готова... Сергей со злобой начал говорить, Что он ее не в праве разлюбить. CXIV И как могло сомненье в ней явиться? Ведь, кажется, вопрос решен; она Уверенною быть вполне должна, Что не раздумал он на ней жениться... И Вера слушает, как смерть, бледна, И только очи широко открыты, Какой-то мертвой дымкою покрыты; CXV Их взор безжизнен, сух и воспален, В Забелине кипело чувство злое; «Как этот взгляд, – с досадой думал он, — Невыразителен и неумен; В нем что-то глупое, совсем тупое...» Поняв, что уж ничем нельзя помочь, Ему писала Вера в ту же ночь: CXVI «Я разлюбила вас, и не желаю Притворствовать. Запомните, Сергей, Хотя могли вы быть ко мне добрей, Я вас ни в чем, ни в чем не обвиняю И лишь прошу уехать поскорей. Ведь искренность для нас всего дороже, А вы не любите меня, – я тоже. СХVII Молю тебя, мой милый, уезжай, Я требую, ни дня не медли дольше; Но, возвратясь в родной, далекий край, Хоть изредка про Веpy вспоминай. Я буду за тебя молиться... Больше Не встретимся мы на земном пути; Да сохранит тебя Господь, – прости!» CXVIII Как плакал он, письмо ее читая, От жалости не к Вере, а к себе... Достиг он цели, победил в борьбе И утолил тщеславие. Пустая, Ничтожная победа, что в тебе?.. Бесцельное свершил он преступленье, Навеки стыд в душе и угрызенье. CXIX Сумел любовь рассудком он убить. Что пользы в том? Увы, за свежесть чувства, За каплю нежности, за дар любить, Как любят дети, просто, без искусства, За тот порыв, дающий силу жить, — Он отдал бы, раскаяньем томимый, Свой гордый ум, – свой ум непобедимый. СХХ Он молод, впереди вся жизнь, в нем кровь Кипит, а уж в сознанье холод вечный... «Нет, мысль – не все, есть вера, есть любовь; Но где же взять их, как вернуться вновь К любви без дум и к простоте сердечной?» — Так размышлял он, в экипаж садясь. «Ну, с Богом, в путь!» – и тройка понеслась. |
