ХLIV И может быть, то первый приступ был Болезни тяжкой, длившейся годами, Неисцелимой; все же гневный пыл Отца смягчен был долгими мольбами. Хотя он ссоры с Костей не забыл, Но поневоле, уступая маме, Не одобряя баловства детей, — Не сорок дал ему, а сто рублей. XLV
И жизнь пошла, чредой однообразной: Зазубрины и пятнышки чернил Все те же на моей скамейке грязной, Родной язык коверкая, долбил Я тот же вздор латыни безобразной, И года три под мышками теснил Все в том же месте мне мундирчик узкий, На завтрак тот же сыр и хлеб французский. XLVI Лимониус, директор, глух и стар, Софокла нам читал и Одиссею, Нас усыплять имея редкий дар; Но до сих пор пред ним благоговею, Лишь вспомню, с крепким запахом сигар, Я вицмундир перед скамьей моею И тонкий пух седых его волос И в голубых очках багровый нос. XLVII Урок по спрятанной в рукав бумажке, Бывало, всякий бойко отвечал. При нем играли в карты мы и в шашки: Нам добродушный немец все прощал; Но вдруг за белый воротник рубашки Неформенной, за галстук он кричал С нежданным пылом ярости безмерной И тем внушал нам трепет суеверный. XLVIII Честнейший немец Кесслер – латинист, Заросший волосами, бородатый, На вид угрюм, но сердцем добр и чист, — И Сцеволы [45]; большой идеалист, Из года в год, отчаяньем объятый, Всем существом грамматику любя, Он нас терзал и не жалел себя. XLIX Ответов ждал со страхом и томленьем, Краснея сам, смущаясь и дрожа: Ему казалась личным оскорбленьем Неправильная форма падежа, Ему глагол с неверным удареньем Из наших уст был как удар ножа. Земному чуждый, пламенный фанатик, Писал он ряд ученейших грамматик. L Читал Платона Бюрик – не педант, Напротив, весельчак, но злейший в мире, Весь белый, бритый, выхоленный франт, В обрызганном духами вицмундире; К жестоким шуткам он имел талант: Того, кто знал урок, оставив в мире, Он робкого лентяя выбирал И долго с ним, как с мышью кот, играл. LI Несчастный мальчик, с мнимою отвагой, К доске уже бледнея подходил; Тот одобрял его, шутил с беднягой И понемногу в дебри заводил, Не торопясь; но покрывались влагой Глаза его, он медленно цедил Слова сквозь зубы и в дремоте сладкой Ласкал тихонько подбородок гладкий. LII Как выступал на лбу ученика Холодный пот, с улыбкой сладострастной Следил, и мухой в лапах паука Тот бился все еще в борьбе напрасной: Томила жертву смертная тоска; «Скорей бы нуль!» – мечтал уже несчастный, В схоластике блуждая без руля, А смерти нет, и нет ему нуля! LIII Но в старших классах алгебры учитель Был хуже немцев – русский буквоед, Попов, родной казенщины блюститель; Храня военной выправки завет, Незлобивый старательный мучитель, Он страшен был душе моей, как бред... В лице – подобье бледной мертвой маски — Мерцали хитрые свиные глазки. LIV В нем было все противно: глупый нос И на челе торжественном и плоском Начальственная важность, цвет волос Прилизанных и редких с желтым лоском; Он – неуклюж, горбат, и хром, и кос, — Казался жалким странным недоноском. Всегда покорен и застенчив, раз Я дерзким бунтом удивил наш класс. LV Мне от Попова слушать надоело — «Ровней держитесь, выпрямите грудь!» Я на скамью – неслыханное дело — Сел, опершись локтем, чтоб отдохнуть, И пуговиц, ему ответив смело, На сюртуке дерзнул не застегнуть; Он закричал, но я решил упрямо: Умру, не застегну, не сяду прямо! LVI Лимониус с инспектором пришли, И сторожа меня на новоселье В сырой, холодный карцер повели И заперли на ключ в позорной келье, — Жилище крыс, но там, во тьме, в пыли, Я чувствовал нежданное веселье: Подвижником себя воображал И в лихорадке сладостной дрожал. LVII Как жаждал сердцем правды я и мщенья! Не все ль равно, за что восстать – за мир И все его обиды и мученья Или за право расстегнуть мундир? Тебя познал я, демон возмущенья: Утратив сердца прежний детский мир, Я чувствовал, – хотя был бунт напрасен, — Что ты, Злой Дух, мой темный Бог – прекрасен! вернутьсяПо-видимому, имеется в виду Катон Старший (234 – 149 до н. э.) – римский государственный деятель и писатель, поборник общественных интересов и чистоты нравов. вернутьсяЦинциннат (V в. до н. э.) – римский патриций; по преданию, был олицетворением верности гражданскому долгу, доблести и скромности. вернутьсяСцевола, Гай Муций – по преданию, римский юноша-герой, пробравшийся в лагерь этрусков, чтобы убить этрусского царя. Будучи схвачен, сам опустил правую руку в огонь, чтобы показать презрение к боли и смерти. |
