А чего? Он сам принёс. Весь такой милый, собаченьку купать предложил… Значит, подарок тоже мне?

У них в Арсенале этого оружия — завались просто, а я девушка бедная. В смысле — скромная, мне и один Ремингтон в радость. Лучше бы ещё Бенелли. Но это за следующий косяк, так уж и быть.

Вообще-то купать Рамзеса — это весело. Когда настроение подходящее. А сегодня оно было самое, что ни на есть, лучшее.

Сашхен снял рубашку.

В смысле, чтобы не намочить, а вы что подумали?

Кожа у него была гладкая, очень красивая. И мускулы. Больше всего мне нравились плечи, по ним так красиво рассыпались серебряные волосы…

Ах да. Мы же Рамзеса купаем, а я об чём?

Сначала смыть всю грязь. Затем набрать полную ванну воды и включить гидромассаж, чтобы собаченька понежилась. Ну и что, что на пол пролилось, я потом всё уберу… Тряпок вот найду и уберу. Много тряпок. Лучше всего — простыней.

Потом, когда Рамзес всласть отмок, мы его намылили. Два раза — всю новую подарочную бутылку извели. Затем — снова душ.

А-а-а! Зачем же так отряхиваться!..

Ну вот, теперь мы с Сашхеном такие же мокрые, как и пёс, хоть вместе душ принимай.

От этой мысли у меня в животе что-то затрепыхалось, а во рту сделалось сухо, и я постаралась успокоиться.

Скрывая смущение, сорвала с вешалки любимый махровый халат Ави и завернула в него Рамзеса, чтобы просушить.

Всё это время мы болтали о разных пустяках. О том, что учёба в школе — это скука смертная, что Аннушка всё-таки довольно милая, хотя и стерва порядочная, о том, что Тварей всё-таки лучше мочить издалека: вони куда меньше.

— Кстати об Аннушке, — сказал Сашхен. Рамзес недовольно фыркнул. Я уже говорила: он её терпеть не мог. — Где вы с ней всё-таки были сегодня ночью?

Вас когда-нибудь макали в ледяную прорубь? Вот так вот: хватали за пятку, переворачивали вниз головой, и ме-е-едленно погружали в холодную воду с кусочками льда?

Как-то сразу, в один момент, я поняла: никакие это не извинения. Нафиг ему не сдались ни я, ни Рамзес, он и помочь согласился, и Ави из дому выманил с одной-единственной целью: узнать, где мы были сегодня ночью.

А на меня ему плевать, как и на мои чувства.

— Ну и козёл же ты, Сашхен, — сказала я, как только язык отлип от нёба и я смогла вздохнуть.

— В смысле?.. — он ещё и делает вид, что не понимает!

— Иезуит коварный.

— Да в чём дело-то?..

— В тебе, вот в чём! Какого чёрта ты устроил весь этот цирк, вместо того, чтобы просто спросить?

— А ты бы ответила?

Орали мы, как потерпевшие: я как раз включила фен Ави, чтобы посушить Рамзеса… И выключать не собиралась.

— Нет!

— Почему?..

— Потому что это не твоё дело!

— Маша, ты не понимаешь…

— Ой, ну конечно. Я же маленькая, я НИКОГДА ничего не понимаю. Во всё меня надо носом тыкать.

— Я вовсе не это хотел сказать…

— ПЕРЕСТАНЬ НА МЕНЯ ОРАТЬ!

И тут Рамзес не выдержал. Он вообще не выносит ругани, склок, или когда кто-то злится почём зря. А сейчас бедняга оказался меж двух огней, и мы орали друг на друга через его спину, да ещё и фен этот этот дурацкий. Воет, как пылесос…

Вырвавшись из моих рук, он толкнул Сашхена плечом и оставляя мокрые следы, выбежал из ванны.

Прогрохотал по ступенькам, затем хлопнула входная дверь…

А через минуту в ванную зашла Ави.

— Маша! — я забыла выключить фен. Так и сидела на полу, держа его в одной руке, а в другой — лучшую расчёску Ави, которая с вращающейся насадкой для выпрямления волос. — Что тут происходит?.. — ей тоже пришлось орать. Из-за фена. Наверное.

Сашхен тут же вскочил на ноги и схватил рубашку.

— Аврора Францевна, это не то, что вы думаете… — рубашка всё-таки промокла, на неё удачно отряхнулся Рамзес. Сашхен пытался её натянуть, но шелк от воды отяжелел и только лип к коже.

— А что я должна думать? — Ави хладнокровно подняла одну бровь, автоматически нашаривая в кармане сигареты.

— Просто мы купали Рамзеса, и… — я попыталась исправить положение.

— В МОЕЙ ВАННЕ? — выпустив клуб дыма, Ави оглядела оккупированные территории. Полный разгром. Лужи, клочья шерсти, подсохшая мыльная пена…

— Я всё уберу, честно-честно.

— Я тебе помогу, — вставил Сашхен.

— Нет уж, увольте, — отрезала Ави. — Ты Маша, совершенно не умеешь наводить порядок, — я покаянно потупилась. — А вам, молодой человек, совершенно НЕЧЕГО делать в моей ванной.

— Прости, мам. Просто я обещала Рамзесу…

— Вон отсюда. Оба, — втянув щеки, она в одну затяжку скурила сигарету и не глядя затушила её в раковине. Чего ВООБЩЕ никогда не делала, у Ави пунктик в плане чистоты.

Я, понурившись, потопала на выход, Сашхен задержался.

Ну и пусть. Пусть что хочет, то и говорит, ябеда несчастная.

Как была, в мокрой майке и джинсах, я спустилась вниз, вышла за дверь и села на крыльцо.

Иногда я даже жалею, что не курю. Сколько раз видела: Ави приходит в растрёпанных чувствах, а потом закуривает… И успокаивается. К концу третьей-четвёртой сигареты.

Но я так не смогу. Не выношу этот запах — с детства, сколько себя помню… Он напоминает о пепелище.

Ави я его прощаю, у неё много других достоинств. Но сама в жизни курить не стану — да и на охоте это лишнее. У Тварей довольно тонкий нюх.

Сев на крыльцо, я обхватила себя руками — прохладно всё-таки в мокрой майке. Но возвращаться в дом не стала, пускай без меня сплетничают.

Хотя… Это ведь и вправду может оказаться важным. Ну, то, где мы были с Аннушкой. Точнее, то, что мы там делали… Может, и правда надо ему рассказать?

Ладно, так уж и быть. Дождусь, когда он выйдет, соберусь с духом, и обязательно скажу.

На крыльцо вышел Сашхен.

Постоял рядом со мной — я тщательно делала вид, что его здесь нет — затем сказал:

— Маша. Ты ДОЛЖНА мне рассказать, где была ночью.

Тон у него был такой… Как у Истерички, училки нашей. Вот-вот к директору поведёт.

— Да ну?

— Маша, это важно. На самом деле, ты даже не представляешь, о каких важных вещах идёт речь.

— Значит, я дурочка, да? Ничего не вижу, ничего не понимаю…

— МАША! Не время сейчас спорить. Всё очень серьёзно, и ты ОБЯЗАНА мне рассказать, что вы делали с Анной!

— Ах, ОБЯЗАНА?.. Ну конечно, как же иначе. Когда речь о твоей любимой Аннушке, всё остальное не важно. Только она…

— ОНА здесь вообще ни при чём! — разозлился. Глаза не серебряные, как зеркало, а… Чёрные. Зрачки во всю радужку.

— А раз ни при чём — значит, и знать тебе ничего не надо. И вообще: то, чем мы занимаемся с КРЁСТНОЙ — не твоё дело. Вот так вот. В жизни ничего тебе не скажу.

— Ах, так?.. — он навис надо мной, как ангел мщения над описавшимся ребёнком. Только я уже не ребёнок. И потому ответила как можно более НАГЛЫМ взглядом.

— Ну что? Побьёшь меня?

И тут на крыльцо вышла Ави.

Сашхен выдохнул, скомкал в кулаке рубашку — он так её и не надел — и пошел к калитке. Полетел — только мы его и видели.

Ремингтон в чехле остался лежать на крыльце…

Ави его подняла, и держа обеими руками, словно кастрюлю с горячей водой, осторожно перенесла на качелю.

— Это Сашхен забыл, — на всякий случай сказала я.

Ави села рядом и обняв, набросила полу кофты мне на плечи. Сразу стало тепло. И как-то уютно что-ли. Спокойно.

— Я знаю. Ружьё он принёс ДЛЯ ТЕБЯ, — сказала она мягко.

— Что?.. — голос дал петуха.

— Эх, Маша, — она поцеловала меня в висок. — Милая моя девочка. Думаешь, я ничего не знаю?

— Это ты о чём? — осторожность никогда не повредит, верно я говорю?

— О Тварях. Об охоте. О твоём Даре.

Язык снова прилип к нёбу. Ну и денёк сегодня…

Вот если меня спросят, что выбрать: охоту на Тварей, или ссору с Сашхеном и разговор с мамочкой, я выберу… Ну в общем, вы поняли.

— Что? — голос сделался писклявым, и каким-то ненастоящим. — Да я… Да ты…

— На твоём месте я бы всё-таки рассказала, чем вы с Аннушкой занимались прошлой ночью.