— Нет, — она затрясла головой так сильно, что на лицо упало несколько прядей. — Это где-то здесь. Я чувствую.

Коридор был широк и совершенно пуст. Под высоким потолком слабо светились трубки дневных ламп, отбрасывая на стены серые тени. Одна лампа, прямо у нас над головами, негромко гудела — очень раздражающий, тревожный звук.

Внезапно я что-то заметил.

Ну да. Надо просто смотреть немножко под другим углом. Люки вентиляции. Судя по диаметру, ими пользуются для обслуживания — свободно пролезет взрослый человек.

Да, но не бросать же девочку одну.

Я вообразил, как мы с Машей, глотая пыль и путаясь в паутине, ползём по тесному проходу… Но тут она подёргала меня за руку.

— Сашхен, смотри, ещё одна дверь.

Мы её не заметили: на ней не было ни ручки, ни таблички. Просто утопленный в стену прямоугольник, уже, чем другие, и с магнитным замком.

— Наверняка служебное помещение, — с сомнением сказал я. — Всякие там тряпки, вёдра…

Маша уже была рядом с дверью и толкала её от себя. Ну конечно. Как ещё может открываться дверь без ручки?..

— Заперто.

Вряд ли тряпки и вёдра будут запирать на дорогой магнитный замок.

Я подошел к Маше и толкнул. Потом ещё раз, потом навалился изо всех сил…

— Сашхен, попробуй мудру.

— Точно. Совсем забыл, прости.

Я сложил пальцы в обычную фигу и дверь с чпокающим звуком отошла.

Сразу потянуло кровью.

Ноздри раздулись, в голове застучали тяжелые молотки. Запах бил по кишкам с силой лошадиного копыта, он был совсем свежим, железистым, кисловатым… И его было много.

Почему-то сразу пришла на ум виденная пару минут назад тень.

— Жди здесь.

Я старался говорить ровно, не давая панике прорваться в голос.

Маша послушалась.

Впрочем, я давно уже заметил: этот ребёнок всегда знал, когда можно спорить, а когда нужно делать то, что велят.

Редкое качество, даже для взрослых.

Раскрыв дверь ровно настолько, чтобы пройти боком, я шагнул внутрь, захлопнул её и только после этого нащупал выключатель и зажег свет.

В первый миг зажмурился — и не от того, что было слишком ярко. Просто всё в комнате было красным.

Все оттенки, от багрового до ярко-алого, глянцево и масляно поблёскивающие, растёкшиеся большими лужами на полу, собравшиеся в густые брызги на стенах, тонкими сопливыми нитями свисающие со столов и стульев…

В этом красном я не сразу различил тела — они тоже глянцево поблёскивали, и походили на манекены, которые зачем-то окунули в красную краску.

Кому-то может показаться, что я слишком долго описываю картину жуткой бойни.

Но в первый миг я просто офонарел, если не сказать хуже.

Такого я не видел даже на войне…

И мне понадобилось время, пара минут, чтобы прийти в себя. А для этого очень полезно оценить ситуацию по секторам. Эпизод за эпизодом, сосредоточившись на частностях — чтобы общее целое не вынесло мозг.

К горлу подступила тошнота.

Зажмурившись, я втянул воздух носом, но стало только хуже: запах давил на рецепторы, как асфальтовый каток, и мне теперь приходилось бороться сразу двумя противоположными чувствами: отвращением, которое у всякого нормального человека вызывают картины смерти и разложения; и — вожделением, какое возникает у всякого нормального стригоя при виде крови.

Не выдержав, я приоткрыл дверь и выскользнул наружу. И плотно закрыл её за собой, ЗАПЕЧАТАЛ, применив ещё одну мудру.

Там делать нечего: комната и так стоит у меня перед глазами, во всех душераздирающих подробностях. А помочь… Некому там помогать. Все уже умерли.

— Идём отсюда, — схватив Машу за руку, я потащил её прочь.

Ладно, надо всё-таки разобраться.

Три… Нет, четыре тела. Одно завалено в дальнем углу, я его не сразу заметил.

Комната принадлежала секьюрити: столы, мониторы, пульты управления, да и форма на убитых — чёрная, с лычками и погончиками… От того, что она была чёрной, мне и почудилось, что трупы залиты кровью «с головой».

Сейчас, выдохнув и частично придя в себя, я уже понимал: у страха, как всегда, воображение не по разуму.

Да, лужи были. Большие. И потёки на стенах. А ещё — громадные рваные раны на шеях охранников. Такое чувство, что их кусали — глубоко погружая клыки в беззащитную плоть.

Стоп.

Это не волки. Судя по размеру отметин — вообще не хищники.

Человек.

Стригой.

Я остановился.

ШЕФ, ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?

Ну что такое, поручик? Маша капризничает? Так отведи её в буфет и купи пирожное.

Потеряв терпение, я «вбросил» в ментальное поле Алекса всю картину бойни, целиком. Даже запах добавил.

…! — коротко и ёмко. Уважаю.

Это комната охранников, — транслировал я. — Маша привела. Нет, девочку я туда не пустил, шеф, за кого вы меня держите? Да, мы уже оттуда ушли. Ну… Довольно далеко. Нет, нас там не видели. Хорошо. Ждём.

Почему такой односторонний диалог? Очень просто: получив «по кумполу» моей телепатемой, Алекс утратил присущий ему дар красноречия и перешел на одни эпитеты. К счастью, я его прекрасно понимал — у самого в голове были точно такие же выражения.

Ждали мы у какой-то колонны — я не осматривался. Просто «отправил» шефу картинку и всё. Нам всё легче давалось вот такое невербальное общение. А что? Куда удобнее, чем телефон. И бесплатно.

Алекс примчался через пару минут. Сразу осмотрел Машу — словно с ней могло что-то случиться. Осмотрел, ощупал, как куклу… И успокоился. Немного.

Девочка благоразумно молчала, хотя и посылала в мою сторону короткие недоумевающие взгляды.

Но рассказывать, что я видел, и что по этому поводу думаю, я не собирался. Если где-то и надо оберегать детскую психику, то это тот самый случай.

Ещё седых девочек нам не хватало.

— Кто-нибудь вас видел? — сразу спросил шеф.

— Я же сказал: нет. Мы были одни.

— Ладно. Надо, чтобы и дальше этого никто не видел.

— Я запер дверь. Мудрой.

Алекс посмотрел на меня с уважением, затем кивнул.

Я его понимаю: если пойдёт слух, что здесь, прямо на стадионе, кого-то замочили — референдуму кабзда.

Вспомнилось, какие флюиды витали над стадионом…

— Ты точно там не наследил? — Алекс осмотрел меня с ног до головы. Внимательно, начиная с ботинок, затем руки, одежду и наконец — лицо.

Я моргнул.

— Шеф… Вы же не думаете, что это я, шеф? Вы же не…

Он покачал головой.

— Если твоя картинка передала все подробности, то их завалил стригой. Размер и характер ран…

— Шеф, ну пожалуйста.

Мы посмотрели на Машу. Она слушала, что называется «развесив уши». И открыв рот, в придачу. Глаза у девочки были огромными, но зрачки сузились до размера булавочных проколов.

— Значит, мне не померещилось, — сказала она, глядя на нас по-очереди. — Там много крови и мёртвые дяди.

— Это так, звезда моя, — Алекс печально кивнул. — И ты молодец, что нашла их.

— Но это не Лойза! — почти закричала Маша. — Он не стал бы…

— Но кто-то это сделал, — отрезал Алекс. — Кто-то, кому очень нужно отвлечь наше внимание, — глаза Алекса смотрели в пустоту, он отчаянно о чём-то думал. — Отвлечь от чего-то другого, что должно вот-вот произойти…

— Это точно не стригой, шеф, — я тоже напряженно размышлял. Что-то в картине убийства не давало мне покоя, была в ней какая-то неестественность, нелогичность, если позволите. И кажется, я нащупал… — ОНИ хотели создать ВИДИМОСТЬ того, что на охранников напал стригой, — сказал я, когда Алекс — и Маша — уставились на меня. — Эти нарочитые, повёрнутые как бы «к зрителю» укусы на шее… — я говорил быстро, додумывая версию на ходу. — Но дело в том, что укус в шею — это стереотип. Расхожее мнение… На самом деле, кусать в шею очень неудобно — если партнёр не согласен. Понимаете, шеф, яремная вена залегает довольно глубоко, и в таких условиях гораздо удобней впиться в запястье или…

— Ближе к делу, поручик.

— Если б это был стригой, крови бы почти не было, — переводя дыхание, закончил я.