И тем не менее, где-то в глубине души она чувствовала эту связь, понимая, что многие вещи, которыми пользуются изо дня в день люди, когда-то были частью кого-то живого.

…Итак, мыш Терентий висел на шторе и наблюдал за коридором. Сердце его колотилось быстро-быстро, а огромные, по отношению к телу уши, вращались и поворачивались, как радар.

Дело в том, что Терентий «видел» ушами лучше, чем глазками-бусинками. И как раз сейчас он «увидел», как по коридору движутся двое.

…недоволен, очень недоволен твоей работой, Платон Фёдорович, — говорил один. — Не понимаю, почему так трудно было отыскать одну маленькую девочку!

— Простите, господин Шаман, больше не повториться.

— Просто ШАМАН! Я тебе уже говорил.

— Простите, господин…

— Замолчи, Платон. И слушай: я нашел её сам. Без тебя. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит для твоей карьеры… Девочка сейчас находится вот в этой комнате. Я включил последнюю версию записи, никто ещё не выдерживал такой интенсивности. Кстати, ты выяснил, почему?.. Нет, не отвечай. Потом. Всё потом. Сейчас ты должен присмотреть за девочкой. Сеанс закончится через пятнадцать минут. После этого ты войдёшь в комнату и посмотришь, что с ней стало. Если то же, что и с остальными — просто вызовешь уборку. Но если она опять спит, или, хуже того — не спит… Ты должен о ней позаботиться.

— Позаботиться?

— Ну, ты понимаешь. Позаботиться. А ПОТОМ вызвать уборку.

— Но господин… Шаман. Если девочка переживёт Сеанс, вы обещали мне… Я должен исследовать, изучить этот феномен!

— В другой раз, Платон, в другой раз. Эта девочка нам не подходит — слишком умненькая. В ней есть что-то необычное. Я это чувствую, но объяснить не могу. А я просто НЕ ВЫНОШУ вещей, которые не поддаются объяснению. А кроме того… Вдруг она опять убежит? Один раз ты её чуть не упустил. Ты же понимаешь, какие будут последствия. Если девчонка сбежит и всё расскажет…

— Но мы делаем это ради Науки!

— А как же, Платон, а как же. Но надо чуток погодить, понял? Надо подготовить почву. Тебе будет трудно поверить, но многим твои исследования могут не понравиться.

— Как раз в это я с лёгкостью верю, мой господин. В институте меня никто не понимал, и только вы…

— Я знаю, Платон. Я знаю. Просто ПОЗАБОТЬСЯ о девочке, лады? А я пока перетру со стригоем.

— Можно спросить, господин?

— Шаман. А вообще, хрен с тобой. Валяй.

— Зачем он вам? Ведь мёртвая материя не поддаётся вашему… мастерству. Стригой просто не способен понять масштабов и величия вашего замысла. Не лучше ли его просто сжечь?

— С чего ты взял, что он не поддаётся?

— Я провёл ряд тестов, господин. Стригой инертен. Да, он может чувствовать боль — вероятно, какие-то остаточные рефлексы. Но…

— Разве я приказывал тебе тестировать стригоя?

— Нет, господин, но… Это же уникальная возможность. Двусущие, Вечные, ведьмы и маги — их я изучил вдоль и поперёк. Но стригой такого уровня… Разве вам не интересно?

— Нет. Все эти твари — те, что ты перечислил, — это прошлое. Они больше не нужны. Не стоит тратить на них время. Не имеет смысла. Как только у нас будет армия, мы сметём их с лица земли, словно древнюю замшелую пыль. Мы будем жить в новом мире, где главным наконец-то будет ЧЕЛОВЕК. То есть, Я. Ты же хочешь жить в таком мире, Платон?

— Разумеется, господин. Но…

— Тогда стой здесь и… уже через десять минут войди в комнату и позаботься о девочке. Повторяю: когда я говорю «позаботься» — это значит, сделай всё сам. И только ПОТОМ вызови уборщиков.

Один из говоривших пошел дальше, и мыш перестал обращать на него внимание.

Но остался второй.

Что-то негромко бормоча себе под нос, он размахивал руками — словно спорил с невидимым собеседником, переминался с ноги на ногу, а потом вообще принялся бегать по коридору — туда сюда, туда сюда…

И всё время смотрел на дверь — словно та была последним, что он хотел увидеть в этой жизни.

Отцепившись от портьеры, Терентий скользнул в соседнюю комнату, к вентиляционной отдушине.

Маше к этому времени удалось освободиться, и ожидая Терентия, девочка стояла рядом со столом, листая какую-то книгу.

На самом деле, это была тетрадь — толстая, в кожаном переплёте. Она принадлежала Очкастому, Маша явственно ощущала исходящий от тетради тлетворный запах.

Но любопытство пересилило. А вдруг это дневник? — Маша знала, что в дневники люди записывают всякое, что не должны знать другие люди…

Логики в этом, по мнению девочки, не было: зачем писать, если не хочешь, чтобы узнали?.. Но взрослые частенько пренебрегают такой важной вещью, как логика.

Поэтому Маша открыла тетрадь. И не ошиблась.

Хотя почерк у Очкастого был ещё хуже, чем у неё, и буквы в стиснутых строчках словно бы играли в догонялки, она заметила знакомое имя: Шаман.

Повинуясь интуиции, девочка решительно сунула тетрадь за пазуху. А потом повернулась к двери…

В этот момент в комнату влетел мыш.

— Стой! — Терентий изо всех сил вцепился Маше в волосы, стараясь её не пустить.

— Эй, ты чего?.. — Маша попыталась смахнуть мыша. Тот увернулся, а потом завис перед Машиным лицом.

— Туда нельзя. Там… очень плохо, — он не мог объяснить, что происходит, просто чувствовал: от того типа, за дверью, исходит острая волна опасности. Маше ни в коем случае нельзя с ним встречаться.

— И что мне делать? — девочка замерла, боясь пошевелиться.

Терентия она знала, как разумного и трезвомыслящего мыша. Вряд ли бы он стал разводить панику на пустом месте.

К тому же, она САМА попросила его последить за коридором.

А вдруг там Шаман?..

Пяткам сделалось жарко, нос вспотел.

Если бы девочку спросили: почему она боится пацана в кепке больше, чем взрослого дядьку, она бы затруднилась ответить.

Но это была правда. Стопроцентов.

— Вылазь в окно, — подсказал мыш.

Маша подбежала к подоконнику, и навалившись на него, посмотрела вниз.

— Третий этаж, — с сомнением сказала она.

Про этажи Терентий не понимал. Но твёрдо усвоил одно: бежать надо как можно скорее.

— Тот, снаружи, хочет тебя убить, — сказал мыш, усевшись на оконный шпингалет.

— Да ну, — сначала Маша даже не поверила. — Так не бывает. Нет, правда… Мы же не в кино, или ещё где.

А я — не длинноногая блондинка по имени Эсмеральда, — с горечью подумала Маша.

Уж она бы запросто распахнула окно и спрыгнула вниз, растопырив юбку, как парашют.

А мне всего восемь, я маленькая девочка, и очень, очень боюсь высоты…

То, что ей не почти девять, а всего восемь, Маша вспоминала довольно редко. Точнее, ещё ни разу — с тех пор, как семь месяцев назад у неё был день рождения.

С того самого дня она привыкла думать о себе, как «почти девять», а ещё в прошлый день рождения — как «почти восемь», и так далее, в глубь времён.

В эту минуту она с удовольствием побыла бы маленькой восьмилетней девочкой.

Но похоже, именно сейчас это и невозможно.

Осторожно надавив на шпингалет, Маша открыла окно и взобралась на подоконник.

Расстояние меж прутьев решетки было широким — она так и думала, что протиснется, только уши слегка ободрала, и комбинезон зацепился, теперь на плече дырка.

Встав на узкий каменный карниз и держась за решетку, она посмотрела вниз.

Голова закружилась, в животе затрепыхались противные бабочки со скользкими крылышками, перед глазами вспыхнули яркие точки…

Ладошка вспотела, и почти соскользнула с холодного металлического прута, но порыв ветра, ударив Машу в лицо, словно это был и не ветер, а большое влажное полотенце, помог прийти в себя.

И сразу обнаружился выход: всю стену, до самой крыши, покрывал плющ.

Это была внутренняя часть стены, которая выходила во двор. Плющ рос на ней с незапамятных времён, он имел толстые, похожие на канаты в спортзале, стволы, покрытые багряными, чуть колючими листьями.

Канаты! — при этой мысли Маша приободрилась.

В школьном спортзале она очень любила лазать по канату. Подниматься высоко-о-о, под самый потолок, и оттуда смотреть вниз.