Он посмотрел так, что я сразу всё понял. Нет, я даже не обиделся: слишком я мелкая сошка для того, чтобы такой, как Тарас, искал встречи именно со мной.

— И опять ты не прав, — улыбнулся он. — Ты — очень интересный индивид. Стригой — маг, да ещё и всестихийник. В будущем мы обязательно пообщаемся, и смею надеяться — даже подружимся. Но сейчас у нас слишком мало времени.

— Почему ты не пришел сразу к Алексу?

— Всё очень просто: до него слишком сложно добраться. Мы и так пасли вас всю последнюю неделю, и только теперь…

— Мне не нравятся две вещи: «мы» и «всю последнюю неделю»

— Поясню, — стригой сделал пару шагов и встал с наветренной стороны — ему не нравился дым от сигарет. — Мы — это стригои города Питера. Всего нас дюжина, и поверь: для пятимилионного города это вполне достаточно. По второму пункту…

— Подожди, — я извинился жестом за то, что перебил. — Дюжина? На весь Санкт-Петербург? Но новый Мастер привёл с собой сотню стригоев. Может, больше.

— Вот поэтому я и хочу встретиться с твоим шефом. Мы много лет жили, соблюдая… определённый паритет. Глоток крови там, щепотка энергии здесь… Господину Голему это не нравилось. Но это то, с чем он мог мириться. А нам больше и не надо. Мы, древние не-мёртвые существа, привыкли обходиться малым — закон выживания социума, знаешь ли. Но этот псих… — я заметил, что Тарас принципиально избегает называть Фёдора Михайловича мастером. — Они высосут город в считанные месяцы. Чтоб ты понимал: старому стригою, такому как я, нужно питаться раз-два в год. Я имею в виду, кровью. И мы вполне обходимся теми, кто даёт эту кровь ДОБРОВОЛЬНО. А новообращённым — кого и привёл в Питер этот амбициозный безумец, нужно не меньше литра в неделю. Как правило, больше. Так как новички не утруждают себя контролем и выпивают жертв досуха.

— Вы хотите объединиться с нами, чтобы изгнать графа, — сказал я.

— Да. Но с одной маленькой, просто крошечной поправкой: не изгнать. Его нужно уничтожить. Иначе он вернётся через несколько лет ещё более сильным.

Тут он, пожалуй, прав. Я вспомнил ведьм с Ладожского озера: Алекс решил махнуть на них рукой, мол: женщины. Что с них взять? А теперь они пришли в Питер и требуют свой кусок пирога… Причём, начать решили именно с нашего особняка и с девчонок.

— Хорошо, — я сунул руки в карманы и позвенел мелочью. — Что я должен делать?

И тут он меня удивил.

Стригой встал очень прямо, вытянул руки по швам и скроил официальное лицо.

— Я, Тарас Кандыба, президент футбольного клуба «Зенит», прошу официальной встречи с дознавателем Санкт-Петербурга, Александром Големом. Даю слово: не применять во время встречи никаких способностей, не вынашивать тайных планов и не хранить злого умысла.

Я смутился.

— Ты же понимаешь: я не могу дать такого же официального ответа.

— Достаточно будет, если ты передашь мою просьбу, — Тарас улыбнулся и воспарил над крышей. Нет, как ему это удаётся?.. — Когда-нибудь я тебе расскажу, — стригой растаял в воздухе, как Чеширский кот.

Светало. Стоя на крыше, я наблюдал, как над далёким горизонтом светлеет узкая полоска, как она наливается багрянцем, ширится, превращаясь в шелковое красное полотно. Как оно, в свою очередь, светлеет, становится золотым, и наконец в небо выплывает солнце…

Из-за пенных волн Океана Красный бык приподнял рога

И бежали лани тумана За скалистые берега…

Я и раньше любил поэзию. Помнил многое наизусть, но Алекс вывел это на совершенно другой уровень. По-сути, я мог припомнить подходящее четверостишье на любой случай… Одно плохо: меня это поэтом не делало.

Но Алекс всё равно говорил: — учи. Даже если количество не перейдёт в качество, хотя бы сойдёшь за умного.

Вот такой он, мой шеф: добрый, ласковый и чуткий.

Высмотрев сверху безлюдный пятачок, я спрыгнул во двор.

Ну, если совсем честно, это был не совсем прыжок. Несколько раз я тормозил кроссовками о бетонную стену, да и приземление вышло не таким красивым, как мне хотелось. Древний стригой Тарас наверняка посмеялся бы над моей неуклюжестью. Но как говорится в известном анекдоте: — я и сам помладше буду…

А вот дома меня ждал сюрприз. Петенька.

Я и забыл уже про мелкого паршивца. Но зато Фёдор Михайлович не забыл.

Когда я зашел в ворота особняка, настроение было приподнятым: дом, как говорится, родной дом. И знакомый скрип кованой калитки, и эти гортензии по бокам дорожки, разросшиеся за лето и пожухлые от осенних заморозков, и багряные листья клёна, на белом песке как кровавые пятна… Вдохнув родной воздух, я улыбнулся.

Алекс наверняка уже дома, сидит на кухне, и девчонки отпаивают его лучшим в мире кофе… Как я соскучился по нашему кофе! И по кухне, и по девчонкам… По простору своей комнаты на втором этаже, принадлежащей мне одному.

В цирке больше всего напрягало обилие народа. И в общаге, и в тренировочных залах, и на арене — всегда кто-то был, всегда кто-то толокся. И хотя я чрезвычайно уважаю и очень люблю шефа, делить с ним крошечную комнату довольно хлопотно.

В общем, ступив на порог родного особнячка в довольно приподнятом настроении, за дверью я почувствовал, как планка падает… буквально, ниже плинтуса.

Потому что из кухни доносился детский, но по-стариковски брюзгливый голосок сопливого стригоя.

Поймите меня правильно: в целом — в целом, детей я люблю. Теоретически. Но с Петенькой я не знал, как себя вести. С одной стороны, он старше меня — если верить чутью и откровениям графа о его происхождении. С другой — психика-то у него детская. Изворотливый хитроумный маленький паршивец.

Зоя призналась, что он выманил её из цирка старым, как мир приёмом: потерявшееся дитя. Он постучал к ней в комнату, и со слезами на глазах поведал, что потерялся после выступления: пошел в туалет, и заблудился. Где-то там его ждёт мама, волнуется, плачет наверное, а он никак не может найти дорогу…

Сердобольная девушка, накинув халатик, обещала проводить мальчика к маме, но в фойе её уже ждали.

Идя на кухню, я заранее представлял себе печальную картину: угрюмая Антигона, мрачная Афина и заплаканная Амальтея. А в центре внимания — Петенька. Мелкий стригой, уже искусавший моих девочек до полусмерти…

Но замерев на пороге кухни, я понял всю несостоятельность своих умозаключений.

Антигона была вовсе не угрюмой, а весёлой и раскрасневшейся от смеха. Она жарила что-то аппетитное в сковороде. Афина, взобравшись на высокий табурет коленками и отклячив круглую попку, перелистывала журнал. Амальтея, тихо улыбаясь, что-то вязала в уголке…

Петенька, болтая ножками, сидел на барной стойке, и жрал варенье прямо из банки.

Мордашка ребёнка была измазана малиной, в руке он сжимал крупную ложку, которую то и дело отправлял в рот. Банка стремительно пустела.

— Что здесь происходит? — я этого не хотел, но вопрос прозвучал настолько резко, что все вздрогнули. Петенька выпустил банку из рук, и та грохнулась на плиточный пол. Во все стороны брызнули осколки и красные брызги.

— Шурик! — возмутилась Афина. — Ты зачем ребёнка испугал?..

Амальтея молча отложила вязание, и взяв тряпку и ведро, принялась прибираться. На меня она даже не взглянула.

Антигона продолжала священнодействовать. И вовсе не в сковородке, а на электрической вафельнице. Она пекла вафли! И я даже знаю, для кого…

Нет, не такого приёма я ожидал после почти двухнедельного отсутствия.

Мелкий гад посмотрел на меня и коварно подмигнул.

— А где шеф? — я хватался за соломинку. Как утопающий.

— К Гиллелю поехал, — ответила Афина. Она так и не встала с табурета, изучая какие-то страшно интересные наряды в журнале. Что на неё, если подумать, не слишком похоже…

А я разозлился. Как мог Алекс оставить девчонок наедине со стригоем?..

Пусть он и от горшка два вершка, но я слишком хорошо помню, как он заламывал руку Зое, а потом чуть не отгрыз мне голову. Как шеф мог так рисковать?

Я бросил сумрачный взгляд на Петеньку, тот ответил глумливой ухмылкой. А потом сказал приторным до судорог в скулах голосом: