— Ссуда не помогла, — продолжил директор. — Деньги растаяли слишком быстро, а отдавать было нечем: пока шел ремонт, мы не работали.

— Но ты говорил, что всё хорошо, — осторожно заметил силач. — Настолько хорошо, что мы можем съездить в отпуск, проведать родных…

— Я не хотел вас пугать, — директор грустно улыбнулся. — Ведь мы — одна семья. Всегда хочется оберегать тех, кого любишь.

— А ещё семья нужна для того, чтобы подставить плечо в трудную минуту.

На арене появилась Зоя. Она вымылась и причесалась, но под глазами залегли синеватые тени.

— Ты принимал нас, одного за другим, когда нам больше некуда было идти. Ты давал нам хлеб и кров, и возможность заниматься любимым делом. Ты взвалил на себя слишком много, пытаясь спасти цирк в одиночку.

— Да, теперь я это понимаю, — Ефим Давыдов склонил голову. — Но уже поздно что-то менять. Я не смог выплатить кредит, и банк грозил отобрать здание. И тогда… — он перевёл дух. — И тогда пришел этот господин. Граф Даевский. Он был очень любезен, отлично воспитан и он… Хотел помочь. Он сказал, что покроет мой долг: деньги для него не важны, главное — искусство.

— И ты ему поверил? — спросил силач. Не насмешливо, скорее, удивлённо.

— Не надо винить Ефима в излишней наивности, — вставил Алекс. — Мой друг ещё помнит старые времена, когда среди богатых людей было хорошим тоном покровительствовать искусству. Слишком хорошо помнит, — повторил шеф. — И очень по ним скучает — раз позволил себя обмануть.

— Разумеется, я часто думаю о былом, — улыбнулся директор. — Ведь в те времена я был здоров… Но не будем об этом, — оборвал он сам себя. — Если вкратце: я доверился этому господину, этому графу — как он мне представился. И был наказан. Неделю назад мне был предъявлен ультиматум: или мы освобождаем цирк, или…

— Или ваш директор отдаёт графу меня, — договорил за него Алекс. — Своего старинного друга.

— Разумеется, я поступил подло, пригласив тебя сюда и подставив стригоям.

— Ты сделал всё, чтобы спасти свою семью, — ровно возразил шеф. — Но ошибся единожды: сразу после того, как к тебе пришли стригои, надо было отыскать меня и предупредить.

— Он особенно чётко выразился на этот счёт, — грустно вздохнул Ефим Демидов. — Эх, если бы не ноги… Если бы не мои ноги.

— Помнишь тот день, когда ты узнал, что никогда больше не сможешь ходить, — тихо, на грани слышимости спросил Алекс. — Что я тебе тогда сказал?

— Что ты всегда будешь рядом, — так же тихо ответил директор. — И ни разу у меня не было повода усомниться.

— Тогда почему ты не обратился ко мне на этот раз?

— Я испугался, — директор прятал глаза, было видно, что сейчас ему особенно тяжело говорить.

— Испугался того, что я потерял хватку? — медленно спросил Алекс. — Или того, что я перешел на их сторону?

Директор бросил короткий взгляд на меня, и я всё понял.

С тех пор, как рядом с Алексом стою я, его «ручной стригой», на него косо смотрят везде. И в Совете, и даже в родном городе.

А ведь он никогда не говорил, что испытывает сложности от того, что рядом с ним находится стригой… Поглощенный личными проблемами, собственными поисками идентичности, я ни на секунду не задумался: а каково Алексу?.. Как воспринимает дружбу с нежитью его окружение? Друзья? Знакомые? Какую цену заплатил наставник за то, чтобы у меня была относительно нормальная жизнь?

— Прости, — склонил седую голову Ефим Давыдов. — Прости, что сомневался в тебе, мой старый друг.

— Ближе к делу, — за деловитостью шеф пытался скрыть смущение — это было видно. Он не привык разводить телячьи нежности, и всегда чувствовал себя не в своей тарелке — разумеется, если эти нежности не касались дам. — Ты не против, если дальше говорить буду я?.. — как бы опомнившись, он повернулся к директору. Тот сделал приглашающий жест. — Отлично, — Алекс хлопнул в ладоши. — Скрывать не стану: положение у нас паршивое. Сегодня ночью истекает срок договора вашего директора с графом. Ровно в двенадцать пополуночи цирк перейдёт в собственность стригоя. Или…

Артисты смотрели по-разному. Кто-то с вызовом, другие — с тревогой. Но были и такие, кто откровенно злился — на то, что их втравили в неприятности…

— Или нам придётся дать бой, — сказал Алекс.

Наступила мёртвая тишина.

Честно говоря, шефу удалось удивить даже меня. Ну да, конечно, он говорил о войне… Но что такое «война» в понимании современных людей? Да ещё и в городских условиях?

Я предполагал, что он имеет в виду сражения скорее, позиционные. Захват территорий, экономические санкции… Но не перестрелки — в прямом смысле этого слова.

— Может, попробовать договориться? — послышался робкий женский голос.

— Время переговоров прошло, — отрезал шеф. — Да и если честно: никто не станет вас слушать. Ни стригои, ни маги не считают нас серьёзным противником.

— Маги? — послышался следующий вопрос.

— К сожалению, да, — кивнул Алекс. — Ваш цирк, его месторасположение, а самое главное то, чем он является: безопасной кормушкой для тех, кто привык питаться энергией людей… Словом, это место нужно слишком многим. Чтобы вас оставили в покое, вы должны показать себя слишком твёрдым орешком. Слишком опасным противником.

— Как в старые добрые времена? — грустно улыбнулся силач.

— Как в старые добрые времена, — кивнул Алекс. — Сейчас в Петербурге превалирует право сильного, — добавил он. — Моя вина, что до этого дошло. Я должен был понять раньше, но был занят личными делами.

Моими делами, — напомнил я себе. — Моими делами… Шеф возил меня в Москву, на встречу с Советом. Предпринял поистине нечеловеческие усилия для того, чтобы меня оставили в живых. Старался, как мог, социализировать… А в это время, за его спиной, недруги успели сплести целый заговор.

— Но я даю слово: это изменится. Нам надо выстоять буквально в течение нескольких дней, и всё наладится.

— Вы надеетесь на Совет? — спросил Секундра Дасс.

Народ позади него зароптал. Я давно понял: никто не испытывает к Совету добрых чувств. Ни свои, ни чужие.

— Я надеюсь на себя, — веско сказал Алекс. — На своего друга Сашу Стрельникова, — он положил руку мне на плечо и улыбнулся. — На майора Котова, который считает этот город своим в той же мере, что и мы все. И я надеюсь на вас, — он обвёл взглядом ряды артистов. — Я знаю, что многие из вас в прошлом — хорошие бойцы. И надеюсь, что вы сделаете правильный выбор.

— И всё же, — вперёд выехал Ефим Демидов. — Всё же те, кто не хочет драться, могут уйти, — Зоя, и ещё несколько человек громко фыркнули. — Без обид, — добавил директор. — Я говорю серьёзно.

Из ближнего прохода послышался негромкий стук. Словно в пол ударяли металлическим наконечником трости. Все повернулись на звук. Я подобрался. Тут же заметил, что пальцы онемели, собирая энергию, и незаметно тряхнул кистью. Не время ещё кидаться молниями…

На свет вышел человек в старинном бархатном камзоле, шелковом цилиндре и башмаках с громадными серебряными пряжками. И он смотрелся роскошно — лет сто пятьдесят назад, когда эти вещи были новыми. Сейчас же всё выглядело так, словно костюм достали из сундука, и напялили, даже хорошенько не отряхнув.

Из-под помятого цилиндра во все стороны торчали жесткие белые волосы. Глаза за очками-консервами вращались с бешеной скоростью, а ноги выделывали головокружительные кренделя.

— Я слышайт, здесь намечается небольшой крейг унд партизанен?

— Зигиберт! — удивился директор. — Ты не поднимался из своих подвалов уже много лет.

— Йа, так и ейст, герр директор, — механик отвесил дёрганый поклон. — Но мы с Вайберт помнить добро. Когда мы приходить к герр директор и просить приют, вы принять нас, как родных киндер. Вы давать нам чудесный инструментирен, и место для арбайтн. Мы с Вайберт нашли дер глюк в эти стены. И мы платийт добро за добро.

Зигиберт оглядел собрание, и я бы сказал, что выглядел он торжественно и величественно, если бы в это время его глаза не совершали сумасшедшие кульбиты.