Да так, что у меня самого засвербело в носу…

Я не стал сопротивляться. Вдохнул, сколько было сил, и чихнул так, что мозги брызнули из глаз… Образно говоря.

За спиной словно бы рявкнула царь-пушка. Это чихнул Владимир.

— И я! И я горазд, — обрадовался Чумарь и чихнул так звонко, что у меня заложило уши.

Не зря говорят: чих — это маленькая смерть. И если кто чихать надумает, остальные непременно втянутся. Так и полягут вповалку…

После чиха в голове прояснилось. Ушел серый муторный туман, спала пелена с глаз. Я почувствовал могучий толчок в груди, и даже испугался… А потом понял, что это пробудилось сердце. Стукануло раз, другой, сбилось… И застучало в ровном ритме, разгоняя кровь по венам и заставляя чувствовать себя живым.

Алекс продолжал чихать, как из пулемёта. Владимир вторил ему ближней пушечной канонадой, Чумарь поддерживал артиллерийским огнём.

А я вдруг ощутил жжение в руках. Оно началось от самых плеч, спустилось к запястьям, подожгло ладони, запузырилось в пальцах. Я понял, что если вот сейчас, сию секунду, не выпущу его на волю, то вспыхну, как факел.

Краем глаза я заметил пылающие глаза инока-Рогача, его посох, направленный прямо мне в голову, и сложив пальцы перед грудью, с долгим выдохом отправил весь накопленный жар… В череп на навершье креста.

Из пустых глазниц вырвалось пламя, от них занялся и сам крест. Листья плюща начали жухнуть и сворачиваться от жара.

Огонь охватил череп целиком, и тот покрылся копотью, почернел и лопнул с громким костяным треском.

Вся накопленная энергия высвободилась в единый миг, и разошлась огненным кругом.

Меня словно толкнуло в грудь большой горячей ладонью. От неожиданности я сел на пятую точку, больно стукнувшись копчиком. Чумарь повалился рядом.

А вот дознаватели устояли. Раскинув руки, они стояли рядом в огненном вихре, их тела казались чёрными, а вокруг сияла корона пламени…

Ведьмы полегли. В своих тонких ночнушках, простоволосые, они напоминали выброшенных на берег русалок.

Но глянув на Рогача, я перестал дышать. Сердце ухнуло в район мочевого пузыря и сплясало на нём джигу. Не стану говорить, каких усилий мне стоило не осрамиться…

Софроний тоже устоял под напором силы. Более того, он как будто стал выше, раздался в плечах, ноги его обулись в чёрные дымящиеся копыта. Рогатая маска вросла в плечи, ожила. Чёрный влажный олений нос вздрогнул, ноздри его затрепетали. Оранжевые с вертикальными зрачками глаза шевельнулись, веки моргнули, пасть растянулась в безобразном зверином оскале.

Он повернулся к нам и хлестнул по воздуху гибким хвостом.

— Как долго я этого ждал! — голос был гулкий, словно звучал из колодца. — Как долго я томился в темнице, не видя солнца красного, не чувствуя землицы сырой и ветра летучего! Наконец-то свершилось. Я свободен!

Рогач не слишком ловко переступил копытами, запрокинул тяжелую рогатую голову, и раскинув мускулистые руки, трубно воззвал:

— Служите мне! Ибо я пришел!..

— Мы служим тебе, ибо ты пришел, — откликнулись ведьмы. Одна за другой они поднимались на ноги, но затем вновь падали на колени перед рогатым повелителем.

Я ничего не понимал. Череп ведь лопнул, как перезрелая тыква! Всё должно кончится…

Алекс с Владимиром обрели былую мощь — даже со спины видно, что плечи Владимира вновь налились силой, а шевелюра шефа кудрявится чёрным.

Мы же разорвали ведьмин круг!

И тут я почувствовал, что внимание Рогатого сосредоточилось на мне…

— Ты освободил меня, стригой, — сказал он. Артикуляция была чуть смазана — всё-таки звериное горло не подходит для людской речи. Но в целом всё было понятно. — Теперь тебе осталось сослужить последнюю службу.

Не глядя, одним махом он сорвал путы с привязанного к алтарю оборотня и смахнул его под ноги. Гришка свалился с камня, как куль с мукой и замер в изломанной позе. Откуда-то из-за спины послышался отчаянный вопль, и я узнал голос старосты…

— Подойди ко мне, стригой, — приказал Рогатый.

Я не смог не подчиниться. Неведомая сила поволокла меня по пыльной вытоптанной траве, приподняла в воздух и бросила спиной на алтарь. Голова бессильно свесилась с одного края, ноги — с другого. Грудная клетка выпятилась, живот натянулся так, что в пупке забилась жилка.

— Ты освободил меня, — повторил Рогатый. — Но это ещё не всё. Я должен забрать твоё сердце, и тогда я буду жить вечно. Никто не сможет меня победить!

Растопырив пятерню, он вонзил мне в грудь длинные острые когти. Я закричал.

Боль была такая, что потемнело в глазах. Я чувствовал, как когти раздвигают рёбра, как они приближаются к сердцу — с тем, чтобы вырвать его из моей груди.

Крик высох в моём горле и стих. Сопротивляться, шевельнуть рукой или ногой, даже моргнуть — ничего не мог. Как муха, застывшая в капле янтаря.

Двигались лишь глаза.

Зато я видел, как вздрогнула Антигона.

Дёрнулась, рывками, как сломанная кукла, подняла серп и бросилась на Рогача.

Лицо её было таким сосредоточенным, что казалось мёртвым.

Удар попал в цель: я видел, как Антигона ударила в спину, и как острый кончик серпа вышел из его груди. На миг движение когтей в моей груди прекратилось… А потом сомкнулись, сжимая моё сердце.

Боль была такая, что лучше я об этом даже вспоминать не буду. Я был уверен, что умираю — окончательно, самой настоящей смертью.

И тогда я понял, что могу только проклинать.

Не помню, что именно я говорил, но чётко видел: цепочка моего проклятия обвила шею рогатого и сдавила её, как удавкой.

Глаза его вспыхнули, вертикальные зрачки расширились, а потом сократились до булавочных уколов.

Но рука продолжала давить, сжимать моё сердце.

И тут раздался выстрел. Затем ещё один, и ещё. Всего их было шесть.

Я видел, как в груди Рогатого раскрываются кровавые розы, чувствовал брызги горячей крови у себя на лице, на губах… Невольно я слизнул эти брызги, и язык обожгло, словно горячей смолой. Но это было жжение благостное, благотворное.

Хватка руки на моём сердце ослабла, глаза Рогатого сделались стеклянными, пустыми. А потом он повалился прямо на меня. Придавил своим телом — ноздри опалило мускусным звериным запахом, а в открытый рот хлынула прямо таки струя крови — одна из пуль разворотила рогатому шею, и кровь его толчками выходила из яремной вены. А я пил её, и никак не мог остановиться…

Через пару минут, когда поток крови иссяк, я смог собраться с силами и столкнуть с себя безжизненное тело Рогача. Великолепные рога его потускнели, стали ломкими, и когда тело ударилось о землю, один из рогов обломился и укатился в траву.

Я сел на камне. Поправил на груди безнадёжно испорченную куртку. Потёр ладонями, как после долгого тяжелого сна, лицо…

А когда смог сфокусировать взгляд и оглядеться, увидел немую картину.

Антигона была совсем рядом. Сидела на земле, рядом с Гришкой, держа его пёсью голову на коленях. Алекс и Владимир стояли буквально в трёх шагах от меня. Было видно, что ещё секунду назад они бежали изо всех сил, и остановиться им стоило большого труда, но они это сделали.

Чумарь маячил позади дознавателей, голый по пояс, разрисованный, как папуас, но слава Богу, совершенно невредимый.

Ведьмы… Ведьмы тоже никуда не делись. Штук тридцать полуголых баб стояли вокруг, и как приклеенные, пялились им за спины.

Потому что позади всех, с вытянутой рукой, в которой дымился пистолет, стоял майор Котов.

Всё пришло в движение.

Алекс бросился ко мне. Споткнулся, рванулся к Антигоне. Потом глянул на меня, снова дёрнулся…

— Всё в порядке, — я махнул успокаивающе рукой. — Я цел.

И тогда он упал на колени рядом с девчонкой, руки обвили её шею…

Ну наконец-то он признается, — подумал я.

Но Алекс уже вставал. В руках у него посверкивал стальной ошейник, шипы его почернели, на кончиках их запеклась кровь.

Размахнувшись, шеф запустил ошейник куда-то мне за спину.

И тут я почувствовал жар.