— Потолок временно позаимствован у Сикстинской капеллы, — громко вещал Алекс. Он раскраснелся, глаза озорно и предвкушающе поблёскивали. Говорил он смело, во весь голос — рёв оркестра покрывал все остальные звуки…

Хачатурян, знаменитый вальс «Маскарад», — я помнил его по экранизации «Войны и Мира».

Звуки накатывали волнами, как прибой. Они оказывали совершенно физическое действие — толпы гостей, до того бесцельно бродившие по залу, вдруг образовали пары и закружились, закружились вокруг нас…

— Один мой знакомый, — наклонившись, пробасил Владимир. — Около сотни лет назад, побывав на этом балу, был так впечатлён, что не удержался, и описал его в своём романе.

— И его не наказали? — спросил я. — Прочитав роман, ваш Совет не казнил великого писателя? — кажется, я догадывался, о ком говорил Владимир…

— В этом не было необходимости, — вступил в разговор Алекс. — Неужели ты думаешь, что ему кто-то поверил? Как и несчастный герой собственной повести, бедный Мастер был помещен в психиатрическое учреждение, где и скончался… Впрочем, не будем о грустном. Вперёд! У нас много дел, — и Алекс ловко повлёк меня меж кружащих в вальсе пар.

Я будто бы попал в фильм. Женщины в бальных платьях, все, как на подбор — красавицы; мужчины во фраках, в белоснежных кителях с аксельбантами, с медалями, в начищенных до блеска сапогах, при шпагах…

Среди толпы вдруг мелькнуло лицо Спичкина.

Меня словно бы огрели посудной тряпкой по лицу. Среди блистательных дам и кавалеров, Секретарь смотрелся, как жевачка на подошве итальянского ботинка.

— Как думаете: нас сразу арестуют, или позволят дойти до подножия лестницы? — за небрежным тоном я пытался скрыть нервический мандраж, который охватил меня при виде Спичкина.

— Никого не трогают на Великом балу, — сказал Алекс, с удовольствием оглядывая зал. Его взгляд скользил по хорошеньким женским лицам, окруженным изящными локонами, по низким вырезам бальных платьев, по изящным ручкам, затянутым в белые перчатки до локтя, по ножкам в шелковых туфельках… — Видишь гардемаринов? В синем с золотом? — он указал на ряд одиноких фигур в простенках, вдоль лестничной балюстрады и на высокой галерее. — Это големы. Каждый из них вооружен Словом ищейки — мы о нём тебе рассказывали. Если на балу возникнут проблемы, каждый из них готов спустить заклятье с поводка.

— Наша милиция нас бережёт, — пробормотал я. — Сначала посадит — потом стережет… Совет не доверяет никому, так ведь? Даже своим гостям.

— Особенно гостям, — улыбнулся шеф. — Маги — сплошь альфа-самцы. Не то, что на башмак плюнуть — посмотреть косо не смей. А вервольфы? Из разных стай? Ведьмы, чертовки, колдуны, минотавры, горгоны… Стригои, опять же.

— Хотите сказать, стригои — это как бы… аристократия, по сравнению с вурдалаками, раз их допускают на бал. Высший свет.

— Повезло тебе, правда? — мило улыбнулся шеф, посылая воздушный поцелуй красотке с алыми перьями в причёске. — Я вас ненадолго оставлю, ладно? — он весь уже был там, в предощущении флирта…

— Сергеич, может, не надо? — взмолился Владимир. — Времени до полуночи — с воробьиный клюв.

— Амурные похождения заряжают энергией, — отмахнулся Алекс, провожая взглядом уже другую красотку — в ярком оранжевом платье похожую на тигровую лилию. — Пятнадцать минут — и я вернусь к вам бодрый, полный идей и энтузиазма по их воплощению.

И он упорхнул.

— Смотрите, там Неясыть, — я совсем неподобающе дёрнул Владимира за рукав фрака. — А с ним…

Там было около дюжины стригоев. Разодетые в пух и прах, важные, как павлины… Я заметил среди них нескольких женщин.

— А ты думал? — Владимир проследил за моим взглядом. — Опасные, кстати сказать, создания… — он невольно поёжился. — Гулял я как-то с одной дамой. Совершенно очаровательной, Авророй звали. Я был мальчишка, и я был дурак. Чертовски влюбчивый дурак… Думал, что инкуба — это круто. Что я — особенный, неповторимый, раз на меня обратила внимание ТАКАЯ женщина… Чуть не застрелился, честное слово. Она меня совершенно очаровала. А потом чуть не выпила всю кровь. Фигурально выражаясь, — его взгляд пробежался по череде неподвижных, как статуи, големов. — Если кто из них с тобой заговорит, мой тебе совет: беги. Просто поворачивайся, и уходи. В глаза не смотри, пасть не открывай.

— Так неудобно же, — честно говоря, некоторые дамы-стригои были очень даже…

— Неудобно — штаны через голову надевать, приклеившись к потолку. А придётся. От этих инкуб всего можно ожидать. Очнёшься голый и связанный в тёмной подворотне… И вообще: идём отсюда. Выпьем. Вон там — бар.

— Не получится, — вздохнул я и кивнул на делегацию стригоев, которая, во главе с князем Неясытью, двигалась в нашу сторону.

— Тогда я сам, — неожиданно засобирался Владимир. — Выпью, о планиде своей несчастливой подумаю…

И я остался один.

— Владыка, — Неясыть очевидно понял, что я тоже не прочь сбежать, и поднял руку в приветствии ещё издалека. Оставалось надеяться, что он не станет падать на колено, как тогда, у бойцовского клуба.

Не стал.

— Смею отнять толику вашего драгоценного внимания, чтобы представить ваших подданных, — церемонно возвестил он, подойдя ближе. — Граф Ботория, — он повёл рукой в сторону высокого господина с очень чёрными волосами и неприятно красными губами.

— К вашим услугам, — граф щелкнул каблуками.

— Госпожа Тофана, — прекрасные зелёные глаза и огненно-рыжие волосы. Платье изумрудного оттенка переливается так, что больно глазам.

— Очарована, — она что-то сделала своими глазами. Такое, что мне физически сделалось больно… Но боль эта была приятной. Желанной.

Моргнув, я сбросил наваждение и взяв даму за кончики пальцев, клюнул надушенную перчатку.

— Я в восхищении, — вспомнилась вдруг цитата, и я не удержался.

Остальные были: баронесса Драгула — седая дама с чрезвычайно длинной и узкой шеей, ещё один граф — Артемий Сологуб, отрекомендовавшийся книгопечатником и просветителем. И барон Портнов. Заводчик скаковых лошадей…

Они были очарованы, ошарашены, раздавлены и впечатлены. И все, как один, предлагали свои услуги.

Ни Алекса, ни Владимира рядом не наблюдалось, и разъяснить мне, глупому, что вообще происходит-то? Было не кому.

Извинившись, я отвёл в сторону Неясыть.

— Эм… Понимаю, что жаловаться, вроде как, не на что, но вынужден спросить: зачем этот балаган? Кто все эти люди?

— Они не люди.

Невозмутимостью князя Неясыти можно было подпирать Пизанскую башню.

— Ну, стригои — разве это что-то меняет?

— Это многое объясняет, — вежливо, но снисходительно, словно младенцу, ответил Неясыть. — Я вам уже говорил, что среди нас давно не появлялось мастера Вашей силы, — он поклонился проплывающей мимо и громко хохочущей паре. — Признаюсь: я не люблю драк. Да, когда-то я находил в них некоторую прелесть, и побеждал — иначе не носил бы титула князя… Но с тех пор я повзрослел. Остепенился. Научился ценить комфорт и спокойную жизнь. Поэтому сразу признал ваше превосходство и присягнул на верность. Эти… существа, — он повёл глазами в сторону кучки почтительно замерших стригоев — жаждут проделать то же самое. Мы прилюдно признаём ваше первенство, Владыка.

— Тем самым ограждая себя и своих присных от враждебных намерений с моей стороны.

— Я и сам бы не выразился лучше, — кивнул князь. — Нам не нужны разборки. Не нужны… трения, конфликты, сопровождающие любое восхождение по иерархической лестнице. Мы всё это проходили. А сейчас хотим лишь покоя. И безопасности.

— Признавая меня своим мастером вы ожидаете, что я буду вас защищать, — я слегка разозлился. Меня-то ведь никто не спрашивал…

— Это входит в условия договора, — флегматично кивнул Неясыть. — Права предполагают, что будут и обязанности.

— Но я не хочу, — осознавая, что веду себя как испорченный младенец, я не мог остановиться. — Я не хочу быть вашим мастером. Не желаю защищать кучку убийц и подонков, не вижу причины становится одним из вас.