От мужика на километр разило сивухой и какими-то ягодами. Малина, или ежевика…

— Бог в помощь, люди добрые.

Голос у мужика был глубокий. Как колодец, из которого видны звёзды.

— Здравствуй, отец, — откликнулся Алекс.

— Дело пытаете, али от дела лытаете? — продолжил допрос мужик.

— Иди своей дорогой, дед, — встряла Хельга. — Некогда нам тут с тобой лясы точить.

Мужик перевёл взгляд на девушку. Чуть покачнулся, икнул, а потом поднял руки, слепил из воздуха невидимый шар и запустил его в Хельгу.

Когда шар пролетал мимо меня, было ощущение, словно рядом пальнули из огнемёта. Показалось, даже волоски в бровях скручиваются от жара.

А в следующий миг вдоль моего плеча пролетела волчица. Пасть оскалена, лапы нацелены мужику в грудь, хвост вытянулся струной…

Мужик издал губами чмокающий звук. Волчица затормозила прямо в полёте. Не знаю, как она это сделала, не покатившись кубарем в колючий кустарник, но факт налицо: только что громадная зверюга была готова разорвать деду горло, а теперь мирно сидит у его ног, как дрессированная овчарка.

Я невольно принялся её разглядывать.

Масти волчица была необычайно светлой, с небольшими вкраплениями тёмно-рыжих волосков. Морда у неё была очень изящная, аккуратная такая, узкие длинные глаза обведены чёрными стрелками. Уши казались такими мягкими, что рука так и тянулась их погладить…

Грудь волчицы украшал белый воротник, кончики хвоста и ушей тоже был белыми. Таких красивых зверей я ещё не видел.

Мужик властно положил руку на голову волчицы. Та прикрыла глаза и высунула язык. Сначала я подумал, что от удовольствия. Но потом заметил, что всё тело зверя дрожит мелкой дрожью.

Она боялась. Волчица боялась этого пьяного лесного деда.

— Молода исчо, — ласково сказал мужик. — Не перебесилась.

— Кто вы такой? — вырвалось у меня.

Теперь, когда все немного успокоились, я понял, что этот взгляд, это ощущение чужой силы, исходили именно от деда.

— А местный я, — мужичок охотно протянул замурзанную руку Алексу. Тот, не чинясь, пожал.

Когда он протянул руку мне, возникло острое ощущение, что прикасаться к мужику нельзя. Рука моя просто окаменела, не хотела подыматься. Но я пересилил. Сжал зубы, втянул носом прохладный, попахивающий стоялой водой воздух и протянул.

— Молодец, — непонятно одобрил дед.

Рука у него была тёплая, сухая, и одновременно колючая — словно по ней пропустили электрический ток.

На миг я ощутил жажду. Желание впиться ему в горло, проколоть вену и пить, пить горячую кровь…

Я удивился. Нет, во мне проснулось чувство гадливости. Кровь? Из отворённой вены? Бррр…

И в то же время я испытал сладострастную тоску. По её горячей плотности, по металлическому, чуть сладковатому вкусу на языке…

И всё же бррр. Чур меня, чур.

— Опять молодец, — похвалил незнамо за что мужик. — Вот так дальше и держись.

— Что вам от нас нужно? — спросил я. Язык ворочался с трудом, ударяясь об острые зубы. Показалось, я даже поранился.

— Мне? — притворно удивился мужик. — Мне — ничего. Вот что в моём лесу нужно ВАМ?..

— Нас наняли расследовать несколько загадочных смертей, случившихся на стройке, — вступил Алекс.

— Ну дак… — глазки дедка хитро блеснули. — Никакой стройки-то и нету. Чего расследовать-то?

Он обвёл пьяноватым взглядом окрестности, и снова повернулся к шефу.

— Стройку могут возобновить, — веско сказал Алекс. — Если мы докажем, что смерти были чистой случайностью. И к проклятию никакого отношения не имеют.

— О как, — подбоченился дед. — Проклятье, значить. Ну вы, блин, даёте.

— У вас есть другая версия? — флегматично спросил шеф.

Он старался не смотреть на деда в упор. Лишь бросал короткие взгляды, искоса.

— Да ничего у меня нет, — мужик опять икнул и залихватски вытер нос рукавом старой байковой рубахи. — Я и к вам-то чего вышел… — он умильно поглядел на шефа. — Выпить не найдётся?

— Как не найтись, — Алекс достал из внутреннего кармана пиджака фляжку и протянул её деду. — Угощайтесь.

— Благодарствую, — мужик чинно поклонился, а затем отвинтил колпачок — руки заметно дрожали — и припал к фляжке. Кадык на его горле задёргался.

Наконец, отняв фляжку от губ, он слегка взболтнул содержимое — судя по звуку, там осталось немного — и с сожалением протянул назад, Алексу.

— Оставьте, — махнул рукой шеф. — Это подарок.

Фляжка была дорогая, серебряная, с тонкой чеканкой и инкрустацией. Там даже была какая-то именная гравировка…

Мужик с видимым удовольствием хлебнул ещё, и убрал фляжку куда-то за пояс.

— Ну… — подмигнул он, явно повеселев. — Я пошел?

— Два вопроса, если позволите, — поспешно сказал шеф. Дед склонил голову на бок.

— Первый: здесь, в окрестностях, кто-нибудь живёт?

— Как не жить, — развёл тот руками. — Во-о-он там, за речкой — село Розенкрейцеровка. Бывший совхоз имени Елены Блаватской.

— Далеко? — быстро спросил шеф.

— Километра два будет.

— Хорошо, тогда второй вопрос… — Алекс оглянулся на стройку. — Можно, мы ещё придём?

Мужик честно задумался.

— Не советую, — наконец сказал он. — Съедят.

— А в село?

— Это уже третий вопрос, — погрозил корявым пальцем дед.

— Господь троицу любит, — не остался в долгу шеф.

— Приходите, — разрешил дед. — Но только днём. Ночью нельзя.

— Учтём, — вежливо поклонился Алекс.

— И зверей не приводите, — мужичок дёрнул за ухо волчицу. Та чуть оскалила чёрную пасть, горло её задрожало, но звука не вышло. — Не любят их у нас.

Мужик сделал шаг назад и будто растаял в путанице ветвей. Ни один листик не шелохнулся. А на том месте, где он стоял, обнаружился туесок с малиной. Ягоды были крупные и блестели, как настоящие рубины.

Как только дед слинял, волчица сорвалась с места и скрылась за кабиной вертолёта. Через минуту, поправляя ремень на комбинезоне, вышла Хельга. Глаза у неё были белые от ярости, на нас она старалась не смотреть.

— Сделай вид, что ничего не было, — шепнул шеф, и ловко перепрыгивая на сухие кучки земли, поспешил к вертолёту.

— Да легко, — пробормотал я себе под нос.

Честно говоря, я так ничего и не понял.

Посмотрел на туесок с ягодами… Вдруг страшно, до боли в скулах захотелось отведать. Бросить мягкий сочный плод на язык, раздавить о нёбо, ощутить кисловатую, душистую сладость…

Подхватив туесок, я поспешил за шефом. На ходу кинул в рот несколько ягод, и улыбнулся. Малина… Округлое, сладкое слово. На мгновение привиделись хитроватые глаза деда и пахнуло сивухой. Раздался сухой смешок, и наваждение сгинуло.

— Угощайтесь, — как только устроился на сиденье, я протянул туесок девушке.

Та яростно, и в очень быстром темпе, переключала какие-то рычажки, тумблеры, кнопки, и на моё предложение лишь дёрнула носом. По спине её прошла заметная дрожь.

Во время обратного полёта мы не разговаривали.

Город встретил грохотом и недобрым колючим ветром. В небе рвались в клочья чёрные тучи, под ними, наперегонки, сновали стрижи.

Алекс с удовольствием оглядел город.

— Гроза, — произнёс он с растяжкой. — Л-люблю…

Стояли мы на верхней площадке небоскрёба. Высадив нас, лёгкая, похожая на мыльный пузырь машинка понесла угрюмую девушку-пилота куда-то в ангар.

А мы остались.

Далеко под нами мерцала сетка улиц, речек, мостов, пешеходы были крошечные, как муравьи. Так и потянуло подойти к краю ничем не огороженной площадки и сделать шаг в пустоту…

Я благоразумно отошел подальше. Не то, чтобы я боялся высоты, или испытывал тягу к суициду… Просто себе я больше не доверял.

— Что дальше?

Малину я за время полёта как-то незаметно съел. Алекс взял всего несколько ягод, пожевал, как хлеб, и отвернулся, так что весь туесок достался мне… Теперь я вертел испачканную ягодным соком корзинку в руках, не зная, что с ней делать. При этом меня переполняла странная бодрость. Будто от самых пяток, будоража внутренности, поднимались лёгкие пузыри, заставляя тело подпрыгивать и всячески выражать желание потратить энергию.